Я часто, с родителями бывал в Крыму, и меня постоянно тянуло опять побывать в Артеке, но что-то постоянно сдерживало. Уже позже я понял, что это был страх разочарования. И всякую зиму, когда мы летом собирались ехать в Крым, я судорожно строил планы посещения Артека.

    Доходило до абсурда. Каждый раз я возил с собой палатку, чтобы переночевать там, где ни будь в Артеке. Но каждый раз происходило одно и тоже. Я возвращался в Сибирь с не распакованной палаткой.

    И вот однажды (это было начало 60-х), отдыхая очередной раз в Алупке, мы познакомились с семьей, в которой оказался парень, побывавший в Артеке, но годом позже меня и в первом лагере (примечание «Артековца» - Лагерь №1, он же «Верхний» - предшественник нынешнего «Горного», в его корпусе сейчас общежитие для сотрудников) .

    Ну, вот тут мне деваться уже было некуда. Он тоже ностальгировал по Артеку, и мы собрались.

    Решили ехать через Ялту, а потом до Гурзуфа. Ехать пришлось по нижней дороге, кто ездил тот поймет. Короче в Ялту мы приехали почти никакие. Очухались мы, только найдя бочку с "крымским квасом" В то время этот народный напиток разливали в Масандре, и продавали его пивными кружками.

    Хватало на час. Потом - энурез, после которого ты опять готов платить. Посетив ближайшую галерею фаянса и рукописного искусства, мы сели на автобус до Гурзуфа.

    За всю свою жизнь я в Гурзуфе был раза три и то наездами. К моему стыду, в памяти осталась только какая-то скульптурная группа, у которой постоянно фотографируются туристы и артековцы. Остальные воспоминания только по фотографиям да открыткам.

    В общем, добрались мы до ворот четвертого лагеря (ныне это «Морской»). Я, как правильная Маша, одел свой легендарный галстук, нацепил тот, настоящий значок, с профилем вождя мирового пролетариата, по которому меня, как было обещано, должны были допустить не только в Артек, но и к его банковским счетам, и гордо двинулись к входу.

    Ворота оказались закрыты, а метрах в двадцати, за воротами мужик какой-то ходит, но видно, что не вожатый.

    Мы его помахали к себе. Подходит.

    Нам бы просто пнуть ногой калитку да пройти мимо него, не глядя. Так нет, нам захотелось, чтобы он за нами почетный караул выслал. А мне при отъезде из Артека сказали, что значок будет являться паролем при доступе в лагерь.

     Ну, мы этому мужику, мол, мы старые артековцы, вот приехали посмотреть. Я ему этот пароль-то и сую.

    А у них то ли пароль сменили, то ли нам тогда наврали. Смотрит он на этот значок, и я чувствую, что вождя он не узнает. А лицо у него становится такое - пролетарское, пролетарское.

    - Нет, ребята сюда нельзя, у нас не положено, пересменок.

    При слове ПЕРЕСМЕНОК меня затошнило. Накатило что-то из прошлого.

     Меня начинало тошнить только в одном случае, когда я должен был увидеть себя со стороны. И я уже с этим как - то свыкся. Я до сих пор не могу понять, почему и в каких конкретных случаях это происходит. Такое ощущение, что пространство имеет память и помнит абсолютно все, что происходило со дня образования этого пространства. Просто в нормальных условиях, Человеческое «Я» и его физическое тело сосуществуют, синхронно и человеку кажется, что он одно целое. И вся жизнь его происходит, во времени, только вперед. Без вариаций. В моем же случае происходит рассинхронизация, по времени, моего «Я» и физического тела, Поэтому я иногда и вижу себя со стороны. Это чисто моя теория. Так жить удобнее. Вроде сам себе доказываешь, что не дурак. Ну, это для тех, кто не читал «Подарок судьбы».

    Вернемся к воротам. Тошнит, а то, что должно произойти не происходит. Себя рядом не вижу. Ну, думаю, тошнит от того, что просто тошно от создавшейся ситуации. Блин, размечтались два артековских дурака. Притом один из них разряжен как павлин. Обидно до слез. Делать нечего, надо, где-то обустраиваться и прорываться в Артек налегке.

    Чуть выше ворот, в таком не большом каньоне, протекает не то речушка не то ручей. Вот там и оказалась та не большая полянка, где мы и поставили свою палатку. Это то самое место, с которого почти через тридцать с лишним лет, теперь уже знаменитый артековский диггер поведет своих друзей на государственные виноградники.

    Вещи заныкали в кустах ежевики, которая росла вдоль ручья. Взяли только "необходимое" (про "экстази" тогда еще никто и не слышал).

    Зачем нужны были ворота в лагерь, одному богу известно, наверное, для торжественного въезда почетных гостей, которыми, мы дураки, себя и посчитали. В то время (как и сегодня), в любой лагерь Артека, можно было попасть десятками способов.

    Так как в свое время мы отдыхали в разных лагерях, то решили ностальгировать по одиночке. Единственное, что у нас было общее, это костровая площадь в четвертом лагере, на которой собирался весь Артек. Вот и решили, через первый лагерь, на костровую четвертого, мимо матроса с автоматом. Ну, а потом каждый в свой лагерь. Встречаемся вечером у палатки.

    С первым лагерем меня связывал только карантин, на котором мы, трое пацанов, сидели в 1958 году. Проскочив быстро через лагерь, мы спустились на костровую четвертого.

    Все-таки, что-то изменилось, ну думаю, вот и добрались. Площадь пуста, лишь несколько вожатых развлекают себя музыкой.

    Пересменок.

    Подходим к этой веселой компании. Привет. Привет.

    - Ну и шо вам хлопцы здесь надо?

    - Да вот, бывшие артековцы, отдыхаем в Крыму, приехали Артек посмотреть,

    - Можно мы по лагерю пройдемся?

     - Ну, вы ребята не вовремя, смена кончилась и в лагере никого нет.

     - А может быть, кто из ВАС с нами пройдется. Мы быстро.

     Ни кто конечно с нами не пошел. Посоветовали приехать позже. Это был полный облом.

    И зачем я только сюда поехал. Сидел бы в своей Сибири и фантазировал бы до одури о СВОЕМ Артеке. Ведь сдерживал же кто - то меня до этого. Залезли мы на трибуны, распили бутылку сухого крымскаго вина, которое взяли с собой, что бы как - то отметить посещение Артека, но планы решили не менять. Напарник мой уходит в свой первый лагерь, а я остаюсь на костровой и потом ухожу в свой четвертый.

    Уж как туда зайти меня учить было не надо.

    А так хотелось, по человечески, как вожатые обещали при отъезде.

    Вожатые - это взрослые люди, любящие играть с детьми и любящие себя в детях. Но когда рядом нет детей - это обыкновенные люди со всеми своими недостатками.

    Сижу на трибунах, а на душе так противно. Вроде уже не пацан, а комок к горлу подступил, да еще эта тошнота не проходит. И тут начинаю понимать, что тот мужик у ворот и эта кучка вожатых здесь совсем не причем, это сам лагерь не хочет меня пускать. Слишком долго я его представлял тем, каким он был в 1958. Слишком долго я боялся разочарований, и он это понял.

    Он не хотел, чтобы я видел его другим.

    Вот пишут "скупая мужская слеза". Так уметь надо или долго учиться. Я так не умел. Я умел как девчонки, хорошо вожатые были где - то там далеко внизу. И тут боковым зрением вижу, чуть ниже меня, на другом ряду, сидит парнишка в артековской форме, обыкновенный, в панамке с галстуком. А галстук то мой. C пятном.

    Свой галстук я не мог спутать не с каким другим. В 1958 году, когда я отдыхал в Артеке, моя мама отдыхала в Симеизе и несколько раз навещала меня в лагере. Ну и как всякая заботливая мать, договорилась с работницей лагеря, простой женщиной, дежурившей посменно, на входе в лагерь, что бы та подкармливала меня чем-нибудь домашненьким. Помню, что она всегда приходила с маленькой черной собачкой.

    Так вот эта женщина, при моем отъезде, умудрилась впихнуть мне в сумку половину арбуза. На Симферопольской пересылке, пока мы болели, я затолкал туда и галстук. Арбуз, конечно, протух, и на галстуке осталось большое черное пятно. (Когда моя дочь вступала в пионеры, в моем галстуке, его так полностью и не удалось отстирать)

    Когда я с карантина вернулся в лагерь, то его даже не одел. И вот когда меня представляли, как главного барабанщика новой смены, я отдал салют при одной голой тощей шее. Пионеры так и ахнули. Опомнившись подумал - ну теперь посадят.

    В то время, отдача салюта без галстука, приравнивалась, чуть ли не к измене Родины. После окончания церемонии, меня отвели к старшей пионервожатой, которая рассказала мне какая это честь носить пионерский галстук и что нечего махать руками при голом теле. Если бы она этого не сделала, идти бы тогда нам по этапу вместе.

    Я обалдел, то ли от такой наглости, то ли понимая, что крыша поехала. И чувствую, что что-то вокруг изменилось. Все стало контрастнее и в воздухе такой легкий, чуть фиолетовый муар появился. А внутри такое ощущение прекрасного, которое иногда показывают во сне.

    Кто умеет смотреть цветные сны - тот знает.

    Ничего не понимаю.

    Тут этот пацан поворачивается в мою сторону, и я начинаю понимать, что галстук действительно его. И если бы кто-то не подготовил меня заранее к этой встрече, я бы уже давно загнулся бы в какой ни будь психушке, на просторах не достроенного коммунизма.

    Я увидел того, кто жил все это время в моих воспоминаниях об Артеке. Того, кто купался в трусах, сидел с пацанами у костра в тот пересменок 58-го. Того, кого я водил все эти годы, в своих фантазиях, по Артеку. Чего я только не пережил с ним за эти годы, куда только не отправлял в своих мечтах. И разве мог я тогда, у ревущих возле автобусов пионеров, предположить, что я уеду, а он останется здесь и будет той самой ниточкой, которая связывает меня всю мою жизнь с эти местом у Черного моря. И он ждал меня все эти годы и наверняка знал, что мы еще увидимся.

    Мы сидели друг против друга, и он вытирал мне мои «девчачьи» слезы.

    Я начинал понимать, что это он, помогал мне в трудную минуту проталкиваться через серость этой жизни, создавая надо мной ауру комфорта, это он был моим «ангелом хранителем» все это время. И сейчас нас разделяло время, в несколько лет и пространство, всего несколько метров, но мы чувствовали, что мы одно целое.

    Я ему завидовал. Вот я уеду из Артека, а он опять будет здесь. Но, тонкая ниточка, проходящая через все эти замочные скважины, останется, и будет связывать нас всю жизнь. Пока не оборвется на моем конце и тогда, наверное, он будет скучать.

    И мне показалось, что если я сейчас пойду в лагерь, то предам нашу с ним память о том Артеке, который был только наш, в том далеком 58 году.

    И я не пошел.

    Он провожал меня. Провожал, по той очень длинной лестнице, которая ведет из "Морского" в "Горный".

    Мы расстались на последних ступеньках.

    Он побежал вниз, и я провожал его взглядом, пока он не скрылся из вида.

    А у меня в руках остался вот этот камень, который я храню до сих пор.

    И мне кажется, что на этот камень намотана та самая нить, которая проходит через те самые замочные скважины.

    И если за нее подергать то ощущаешь, что и стой стороны тоже кто-то дергает.

    И от этого становится легче жить.

    И понимаешь, что он все еще там и ты не один.

    И если кто либо из вас вдруг встретит в Артеке гуляющего пионера в синих шортах, в старинной панамке, старых кожаных сандалиях, и с пятном на галстуке, не обижайте его.

    Ведь он еще маленький.

    А кто ни будь, обязательно встретит.

    Ведь не у всех же с головой, как у всех.