«Аю-Даг без галстука»
Ирина ЛУКЬЯНОВА (Журнал «Иностранец» № 24 от 09.07.2002)
Про «Артек», кажется, все наслышаны, но когда о нем заходит речь, кто-нибудь непременно спросит: «А что, он еще существует? И пионеры там есть? И костер? И ходят строем? И купаются по свистку? Так там, поди, все давно для одних украинцев!» Об этом и поговорим.
ОН СУЩЕСТВУЕТ
Когда-то лучшие пионеры ездили в «Артек» по рекомендациям городских или районных пионерских штабов – и возвращались с жаждой деятельности и толстыми тетрадями: адреса друзей, записи по организации пионерской работы. В «Артеке» учили актив: «Отвергаешь – предлагай, предлагаешь – действуй». После артековской школы (она и сейчас работает в учебном году) они удивляли учителей, выучив материал на месяц вперед. Они вели переписку с Арменией и Узбекистаном, пели азербайджанские песни («Джюп-джюп-джюпджялари» – «Ой, ой, вы цыплятки») – и через много лет, встретив в университете артековского друга, устраивали визг на весь вестибюль.
В «Артек», на витрину советского детства, собирали лучших вожатых, врачей, педагогов. Иных уж нет, а те далече, но большинство осталось: начав работать в «Артеке», уехать оттуда почти невозможно, потому что тяжелая, выматывающая работа с детьми – все равно лучшая на свете, а обаяние этого места не отпускает. В некотором смысле «Артек» – болезнь.
СКЛЕП И БОЧКИ
Он до сих пор похож на райские кущи и будет похож на них всегда. Слева – сонный, толстозадый Аю—Даг носом в воду, справа – парные скалы Адалары. От Аю-Дага начинаются разноцветные корпуса «Морского», возле них цветут неправдоподобные магнолии размером с тарелку. Левее есть непонятный монумент работы Эрнста Неизвестного, он изображает что—то счастливое и международное (скульптор работал над ним, когда его всюду травили, и на это жил). На горе – мрачные трубы и огромный Ленин, памятник такой. Под ним написали однажды: «Кинг-конг жил, Кинг-Конг жив...» Ниже, в комплексе «Прибрежном» – летние корпуса, увешанные пестрыми сохнущими полотенцами, с огромными окнами на море, с зигзагообразными лестницами. Дорожки петляют вверх и вниз между зарослями кустарника, ручейками, таинственными рощицами, костровыми и спортивными площадками... В «Артеке» уживается наследие самых несовместимых эпох и стилей. Есть ботанический сад, похожий на заколдованный лес вокруг замка Спящей красавицы, а неподалеку, чтобы страшней было, склеп его основателя. Есть «бочки» – цветные круглые домики, в дождь полные шума капель. Есть полуразрушенные лестницы, ведущие непонятно куда, уже выщербленные, затянутые ползучими растениями. Евроремонт и свежий асфальт отняли бы у них львиную долю очарования. Есть помпезная сталинская архитектура, которой вообще богат Крым: сверкающе-белые балюстрады, гранд-стиль на фоне чаек, блескучей зелени, роз, олеандров, слепящего моря и неба. Есть аристократический Суук-Су – сейчас музей «Артека», музей космонавтики... (В музее до сих пор крутится центрифуга; до революции здесь же крутилась рулетка – в Суук-Су было казино, о чем в «Артеке» мало кто помнит). Рядом торчит эротичный памятник Крупской.
МАЛО НЕ ПОКАЖЕТСЯ
Артековские пляжи чисты и покрыты мелкой серой галькой. Когда купаются дети, всех посторонних прогоняют; дежурят плавинструкторы с мегафонами, вожатые, медсестры, в воде у каждого пляжа – по спасателю в лодочке. Детей строго считают по головам, в воду заходят десятками: третья десятка вылезла – четвертая пошла! Вылезать положено по пресловутому свистку, он, правда, звучит не скоро. Вожатые припугивают: наденьте кепки, хватит солнечный удар – мало не покажется! Вожатский стиль – мрачновато-неформальный, с угрожающей хрипотцой: «Это шо, это у вас строй? Это у вас стадо, а не строй!». Когда тебе надо искупать двадцать детей, и чтобы никто не утоп, не сломал шею, против запрета прыгая с бун, не потерялся по дороге, а отвечать придется так, что и солнечный удар покажется ерундой, – тут и охрипнешь, и осипнешь, и построишь всех на подоконнике. Нынешние дети, разболтанные индивидуалисты, дисциплины не выносят, и строить их иной раз прямо-таки необходимо.
ЧИКАБУМ – ПОЕМ ВСЕ ВМЕСТЕ
Артековские вожатые учатся в Гуманитарном институте «Артека». Получают специальность психологов, а практика у них круглосуточно. Вечером, когда уже деточки кровавые в глазах, вожатые должны еще заполнять свои журнальчики: что, мол, сделано и с какой целью. По артековским склонам и подъемам пыхтят отряды. Вожатый с каплями пота на конопатом носу сипло выпевает украинскую кричалку про «бджол» (пчел), а отряд откликается громким «ого!». Артековские кричалки – большая часть местной субкультуры. Любому встречному выкрикивается «Всем! Всем! Добрый день!», есть еще масса смешных глупостей, чтобы получасовая дорога от лагеря до, например, Суук-Су не казалась скучной. «Чикабум – крутая песня, чикабум – поем все вместе, если нужен сильный шум, пойте с нами – чикабум!»
С вожатыми делятся секретами, на них виснут, от них шифруются, сговариваясь устроить что-нибудь нережимное. Вечером вожатые собираются в своем общежитии «Олимпийском», пьют, допустим, чай, целуются в душистых кустах под балконами, кипятят воду: в лагерях горячая вода есть, в общежитии – редкость. Едят китайскую лапшу из ночного магазинчика. Приходит кто-нибудь, падает без сил: «Как они меня достали!». «Они» – это дети. Даже на пляже вечером приходящих в себя вожатых легко опознать и без вожатской формы: любой разговор – разбор педагогических полетов, ссылки на Макаренко или Эрика Берна, обмен опытом, обсуждение текущих проблем. Раньше вожатые были со всего Союза. Теперь – только граждане Украины и только те, чья привязанность к волшебному месту, к детям и странному местному образу жизни сильней бытовой неустроенности и крохотной зарплаты. Вместе с Союзом почти исчезла многокультурная, разномысленная сущность «Артека». Сейчас, если бы даже и захотели россияне или граждане Казахстана устроиться сюда на работу, ничего бы у них не вышло. Они теперь – иностранная рабочая сила, и работодатель должен платить за них налог.
ТИХИЕ СМЕНЫ
Украина выкупает долю путевок – это часть ее социальной программы. В минувшем июне, например, в «Артеке» проходила олимпиада детей-инвалидов. На дорожках попадались тихие-тихие отряды, которые изъясняются на языке жестов, и медленные-медленные: кто—то плохо ходит после ДЦП, у кого-то ампутирована нога. Российские юные инвалиды сюда не ездят: такой программы и такого договора с лагерем у России нет.
– В первый раз на такой смене было очень трудно, просто от неожиданности, – рассказывает вожатая Таня. – Мы сначала с ними носились: осторожно, ступеньки, осторожно, не упадите. Потом они нам сказали: ведите себя с нами так же, как со всеми. И все получилось. Мы с ними на сцене сказку ставили – все от смеха лежали. А когда девчонки из обычного отряда пришли их с 23 февраля поздравлять – они поверить не могли: что, это нас? Нас – девчонки?
– Тем, кто работает на смене с нарушениями слуха, читают лекции по языку жестов, – говорит педагог-организатор Даша. – Но и со слышащими порой не знаешь, что делать. Некоторые дети с Западной Украины, из Закарпатья даже по-украински с трудом говорят, у них родной вообще венгерский. Я один раз видела, как один вожатый с такой смены другому рассказывал, что он после обеда (жест «ложка ко рту») пойдет (пальчиками топ—топ) к начальнику лагеря (отдает честь)...
Отряды детей-инвалидов рассредоточивают по лагерям среди прочих – в основном украинских и российских школьников, чьи родители просто купили путевки. Есть еще детские творческие коллективы, приезжающие на артековские праздники со всей России, Украины, иногда других государств, от Казахстана до США. А в «Кипарисном» в июне было полно жителей Чукотки – они регулярно ездят в «Артек» стараниями олигарха Абрамовича.
КОЛЛЕКТИВИЗМ
ДОБРОВОЛЬНЫЙ
И ПРИНУДИТЕЛЬНЫЙ
Пионерских галстуков давно нет, но артековская форма – это принципиально. Возмущенный писк начинается сразу по ее получении: это что, вот эти пижамы мы должны носить? Других бесит, что все стали одинаковые. Форма есть парадная (бело-синяя) и повседневная (в клеточку), на любую погоду, а то, что ее забирают в стирку, резко примиряет с ней индивидуалистов; уже потом обнаруживается, что она удобна.
Пионерский актив в «Артеке» давно не учат, зато учат применить к чему-нибудь свои руки. В первый день дети ходят по кружкам, выбирают: авиамодельный, автодела, фитодизайна, сувениров, мягкой игрушки, макраме, нитяной графики, пулевой стрельбы, фотодела, рисования... их много, перечислять долго. В августе в «Озерном» будет целая учебная смена: лучшие учителя, победители международного артековского педагогического конкурса, возьмут по 28 человек и будут учить археологии, керамике, живописи, практической психологии, морскому делу, компьютерной графике, журналистике, английскому... Чему они еще здесь учатся? Заправлять кровать. Стирать носки. Танцевать. Петь. Некоторые – плавать. Жить и что—то делать сообща. Это из нас принудительно делали коллективистов, и наша аллергия на коллективный опыт до сих пор сказывается на детях, такого опыта часто вовсе лишенных. Тем не менее разумная коллективная деятельность необходима – и не для того лишь, чтобы вписать в свое резюме «креативное мышление» и «умение работать в команде».
Время у артековцев уходит не только на кружки, купание, дискотеки, по советской привычке именуемые «массовками». Смена набита экскурсиями: Севастополь с его знаменитой панорамой, Воронцовский дворец в Алупке, зоопарк возле ялтинской Поляны сказок... Репертуар экскурсий неисчерпаем: Крым есть Крым. А подробности есть на артековском сайте www.artek.org в разделе «Планы смен», там же и цены: две недели с дорогой от Москвы обойдутся долларов в триста.
Некоторые родители приезжают на отпуск и селятся где-нибудь рядом. Ребенка можно легально забрать под расписку у начальника лагеря и вернуть, дав накупаться до посинения, свозив куда угодно и обкормив черешней (хотя черешню и клубнику тут дают каждый полдник). Единственная проблема – просочиться в лагерь через охрану, которая стережет любую козью тропку. А обходов нет: заборы, обрывы, заросли и кручи. Дети в безопасности, в том числе и от родителей.
НАЛИЧИЕ ИДЕАЛЬНОГО МИРА
Зимой тоже работают лагеря, и есть бассейн, чтобы не обидно было прожить у моря, не искупавшись. B бассейн водят и летом, если холодно и штормит, хотя летом это даже обидней. Но у лета есть и другие приманки: гигантские праздники. В июне – день рождения лагеря, в этом году было 77-летие. На главном стадионе происходит яростно-красочное шоу: дети поют, танцуют, летают по воздуху, скачут на конях или спускаются сверху в клубах дыма. А потом бывают фейерверки с музыкой, каких нет больше нигде: в небе мечутся золотые змеи... бабах! а потом серебряные звезды, шары, гроздья, бабах! все это валится на тебя сверху, мечутся лазеры, сыплется золотой дождь, ликует музыка, бабах! бабах! Последние залпы – огненные пальмы на небе, только ахаешь, зачарованно разинув рот... Бабах! Оседает, в темноте проявляется спина Аю-Дага, и небо, и золотой контур кораблика: это пришел военный корабль и украсился иллюминацией.
В июле – самое крупное мероприятие лета, Артековский фестиваль детского кино. Повсюду лица с журнальных обложек – режиссеры и артисты. Они успевают не только на пляж: дети ждут их на встречах после кино и на мастер-классах. Там школьников учат понимать, как сделан фильм, что такое режиссура, актерское мастерство, киносценарий. Помню, на мастер-классе по кинокритике серьезный мальчик в очках спрашивал московского гостя, необходимо ли для создателя кино и вообще творца наличие идеального мира. Открытие фестиваля – огромный праздник. Закрытие – тем более. Бабах!!!
В августе в «Артеке» происходит детский балетный конкурс: красоту вечерних выступлений словами не передать: черное южное небо, золотой свет сцены, Минкус, четырнадцатилетняя Китри – изящная, маленькая, в алой пачке; магнолии под зеленоватыми фонарями... И за сценой, за магнолиями, в темноте, где легкая лунная дорожка, густо шуршит прибой.
Уезжая, дети обмениваются адресами и плачут. Плачут всю дорогу до Симферополя, плачут, махая руками вывеске «Международный детский центр «Артек». Так жалобно и безнадежно, как только можно плакать в детстве, когда кажется, что больше сюда никогда не приедешь.
А потом они будут дома мурлыкать древнюю песенку про «абсолют», как в «Артеке» именуется тихий час, и проситься обратно на следующее лето. Может быть, они станут чуть больше походить на своих родителей, в чьем детстве не было заграничных языковых школ, а были пионерлагеря и кружок мягкой игрушки, и массовки, и шепот после отбоя, и это совсем не худшее, что с нами было. А восход над морем, запах кипарисов, корабль на горизонте, цикады, светляки и шуршащий в черной ночной траве ежик – это уж точно из лучшего.
***
ВЕРНУТЬСЯ В ОБЗОР ПРЕССЫ
|
