Здравствуй, Артек!

Кто из ребят не мечтает попасть в самый большой, самый лучший, самый красивый пионерский лагерь — в Артек!

Сейчас мы все туда отправимся. Как? Очень просто: сядем на самолет и полетим. Кто нам даст самолет? А нам и не надо. Зажмуримся и представим себе, будто мы летим на самолете в Артек.

Итак: ревут моторы, свистит ветер, самолет, покачиваясь, мчится всё вперед — на юг, к морю, к солнцу...

У нас беспосадочный перелет, чтоб быстрей, и мы летим без остановки и ни капельки не боимся, и вот уже столица Крыма — Симферополь.

Идем на посадку. Сели “на три точки”. Автобусы уже ждут нас. Рассаживаемся. Снова шумит мотор, снова свистит ветер, шофер то и дело сигналит на поворотах — мы едем, мы едем в Артек!..

Теперь шире откройте глаза!

Сколько света, сколько солнца, сколько синего неба! А зеленовато-голубой простор внизу — ведь это Черное море. Там, далеко-далеко оно сливается с небом, и сразу не разберешь, где небо и где море...

А направо и налево разбегаются горы. Вот голые отвесные стены Чатырдага. За ними покрытая лесом Медведь-Гора — Аю-Даг. А там, в море, друг подле друга возвышаются скалы-близнецы Ай-Долары. А там упирается в небо вершина Ай-Петри...

Чем дальше от нас гора, тем она всё синей, всё воздушней. А самые дальние горы чуть видны, будто они вовсе не настоящие, а будто сделаны из голубого тумана...

Мы всё мчимся и мчимся по залитой асфальтом дороге. Перевал давно позади.

Вот уже внизу, среди зелени, замелькали голубые павильоны, цветы, беседки, статуи...

Это — Артек.

Здравствуй, Артек! Принимай гостей!

У ворот

Вот и ворота Артека. Легкая арка перекинулась через дорогу, точно радуга. А на радуге большие буквы:

АРТЕК

И все знают, что здесь Артек. А по обеим сторонам арки красные флаги, белые колонны и темные кипарисы — тоже будто зеленые колонны.

За воротами — пионер с горном. Почему он такой бледный, такой беленький? Целый день он на солнце — и ни капельки не загорел!

Потому что он — гипсовая статуя!

Много тысяч веселых пионеров и октябрят прошло через эти ворота. Ребята-герои, ребята-орденоносцы, ребята-изобретатели, музыканты, артисты, художники, отличники — все побывали здесь, в гостях у солнца и моря. Пройдем и мы через эти ворота.

Нет, сначала разучим артековскую “Где гор великаны...”

Эту песню сочинила артековка Шура Кузнецова.

Где гор великаны,
Где бродят туманы,
Где моря шумливый набег,
Под старой горою,
Что стала стеною,
Раскинулся лагерь Артек.

Палатки в аллеях, Красиво белея,
Того к себе в гости зовут,
Кто в галстуках красных
С борьбою опасной
Сплетает свой жизненный путь.

Колышатся знамена,
Проходят колонны.
— Эй, кто там? Шагать, не зевать! —
То сотни здоровых,
К учебе готовых
Артековцев юная рать!..

Хорошая песня, правда?

А теперь пойдем. Интересно, что там, за аркой?

Цветы и деревья

За воротами огромный парк. Во все стороны разбегаются аллеи. А вдоль аллей — всякие диковинные деревья.

Вон неподвижные кипарисы, будто каменные. Вот раскидистая крымская сосна. Вот магнолия, усеянная большими цветами. Как они сладко пахнут — на всю жизнь запомнится этот запах!

А вон тот колючий кустарник — это “держи-де-рево”. Оно как вцепится колючками — не сразу отпустит!

Вон то серебристое дерево — это миндаль. А там — пальмы. Правда, они не так высоки, как в Африке, но всё же это настоящие пальмы.

А вон толстый и кряжистый пробковый дуб. И еще много всяких деревьев.

Где-то здесь есть и камфарное дерево. Только мало кто знает — где, потому что оно одно на весь парк и “засекречено”.

И еще везде цветы. Они ничем не отгорожены, и нигде не написано: “Не рвать, не сорить. За нарушение штраф”. Всё же цветы в полном порядке.

Значит, артековцы берегут их, не рвут, не топчут...

И мы не будем — мы ведь тоже сознательные!

У моря

Пойдем вниз, к морю. Вдоль берега тянется красивая балюстрада из белого камня. На ней вазы, а в вазах цветы.

Хорошо так стоять у балюстрады, около вазы с цветами, и смотреть на море!

Сегодня оно тихое, ласковое. Вон по самому горизонту прошел теплоход. Вдали белеют паруса рыбачьих лодок. Едва касаясь волны, промчался торпедный катер. Нам бы с вами на таком прокатиться!

А то можно представить себе, как здесь было раньше, до лагеря.

Не было ни цветов, ни арки, ни павильонов, ни статуй. Наверху, в старом парке, стоял одинокий, мрачный дом, там жил богач-хозяин, и больше никто.

Человек во френче

В тысяча девятьсот двадцать четвертом году высокий широкоплечий человек в военном френче приехал в Артек.

Он долго прогуливался вдоль пустынного берега, потом обратился к своим спутникам:

— Какое чудесное место! Здесь тихо, здесь от личный пляж, густой парк. Разобьем вон там, у ног Аю-Дага, большие палатки, соберем пионеров: пусть купаются в море, пусть загорают, пусть лазают по скалам, набираются сил и здоровья.

Все согласились, потому что всем очень понравился Артек.

Человек во френче продолжал:

— Советская власть много заботится о ребятах. Для них устраивают ясли, площадки, сады, лагеря... А здесь мы строим самый большой лагерь, самый красивый...

Он уехал. Это был старый большевик, заместитель наркома по здравоохранению — Зиновий Петрович Соловьев.

Через год под кипарисами выросли просторные палатки. Зазвенели ребячьи голоса. Затрещали ветки первого пионерского костра. У подножья Аю-Дага взвился красный флаг.

Всесоюзный лагерь открылся.

Берег, бухта, скалы, парк, пляж, цветы — всё то, что раньше, до революции, принадлежало одному богачу, теперь досталось советским ребятам.

Домик Соловьева

К скале, точно гнездо, прилепился маленький белый домик. Это домик Соловьева: здесь он жил, когда приезжал в Артек.

Узкие каменные ступеньки ведут к низенькой двери. За дверью — небольшая светлая комната, в углу — железная кровать, у окна — простой, некрашеный стол. И везде — на подоконнике, на столе, на полках — книги.

Там есть книга и про Соловьева. В ней описана его жизнь. И еще там написано про бурю в Артеке.

Пионеры тогда жили в парусиновых палатках. Однажды ночью разразилась страшная гроза. Дул бешеный ветер. Громадные валы обрушивались на берег. Пионеры проснулись, а некоторые девочки даже заплакали. Вдруг ветром сорвало парусину с кольев, и ребята остались под проливным дождем. Они сбились, точно овечки, в кучу около вожатых и не знали, что делать.

Но тут, покрывая грохот бури, раздался знакомый голос:

— Вожатые, всех ребят наверх! Старших — в столовую, маленьких — в мой домик!

Это был Соловьев.

Он посадил одного малыша к себе на плечи, двоих схватил в охапку и понес по скользким, размытым тропинкам. Много раз он спускался, пока не устроил всех ребят.

Утром все вспоминали страшную ночь, а Зиновий Петрович сказал:

— Значит, парусиновые палатки не годятся. Значит, надо построить деревянные палаты-павильоны.

И осенью вместо палаток уже возвышались новенькие, свежевыкрашенные голубые павильоны.

В 1928 году Зиновий Петрович умер. В белом домике устроили музей его памяти.

Сейчас в домике тихо. За окном видны голубые павильоны. И еще там, высоко на скале, где беседка, видна одинокая колонна — памятник основателю Артека, другу пионеров, большевику Зиновию Петровичу Соловьеву.

Начинается день

Лагерь спал. Мы стояли тихонько на каменных ступеньках белого домика. Вдруг раздалось очень громкое, очень веселое:

Тааааа-та-та-та — та-та-таааа!
Тааааа-та-та-та — та-та-таааа!

Горны сияют. Семь часов! Проснитесь, артековцы! Уже поднялось солнце над Аю-Дагом. Уже нагрелся песок на пляже. Уже растаял туман вокруг вершины Ай-Петри. Уже дымятся на кухне котлы, сковородки и кастрюли.

Артековский день, полный солнца, смеха, песен, радости, начинается!

Сегодня главный горнист — Валя Черняев. Он трубит изо всех сил. Горны удивительно звучны. Их резкие призывные “таа-та-та” разносятся далеко-далеко, и Вальке в шутку кажется, будто люди на том берегу моря прислушиваются к пионерскому горну и говорят.

— Как замечательно поют горны! Видать, нынче опять Валька Черняев горнит!

Валька до отказа надувает покрытые загаром щеки. А горны поют свое:

— Подымайтесь, артековцы! Вас ждет море, ждут спортплощадки, лисёнок в музее, авиамодели в мастерской, свернутый на ночь флаг. Довольно спать, пора!

Вот они, артековцы!

И сразу стало шумно, и сразу стало весело!

Из голубых павильонов, жмурясь от солнца, выбегают ребята. Вот они, артековцы, наши лучшие пионеры!

Из суровой Якутии и знойного Туркестана, из лесов Белоруссии и степей Украины, из центральных районов и далекой окраины — со всех концов нашей великой родины собрались здесь ребята, у синего моря, под горячим солнцем!

Они проснулись с песнями. Одни запевают:

Мы на солнце загорели,
Словно негры, почернели!

Другие подхватывают:

Наш Артек! Наш Артек!
Не забудем его ввек!

Запевалы ведут дальше:

Как приятно здесь купаться
И здоровья набираться!

Хор откликается:

Мы здоровья наберем
И домой его свезем!
Наш Артек! Наш Артек!
Не забудем его ввек!

Артековцы с песней бегут по аллейке. Они все одинаково одеты: трусики, белые майки, красные галстуки и белые артековские панамки. А на руках, на ногах, на лице, на груди, на шее — добросовестный крымский загар!

Костровая площадка

Все побежали на Костровую площадку. Это только так называется “площадка": на самом деле это большая ровная площадь. С одной стороны море, с другой — каменные трибуны, а по углам, точно бессменные часовые, стоят кипарисы.

Над трибунами — большой портрет товарища Сталина.

А на красном полотнище:

Спасибо товарищу Сталину
за счастливое детство!

Портрет очень большой, и лозунг тоже, и, наверное, с моря далеко видно!

Костровая площадка — любимое место артековцев. Здесь они собираются, когда бывают беседы или встречи с гостями. Здесь зажигается большой артековский костер — потому и называется “Костровая площадка”.

Когда в Артек приехала маленькая Верочка, ей всё очень понравилось.

А когда был Костер, она стала под портретом товарища Сталина и звонко прочитала стихи:

Сталин, милый наш вождь и друг,
Погляди, пожалуйста, вокруг, —
Сколько нас, счастливых ребят!
Все страну свою строить хотят.
Все мы будем долго жить
И тебя будем крепко любить!

Все очень хвалили эти стихи, тем более, что Верочка их сама сочинила!..

Хорошо зарядились — на целый день!

Внимание! Начинается утренняя зарядка. На трибуне — физкультурница Тамара. Она командует:

— Шире грудь! Глубже дышите! Набирайтесь чудесного крымского воздуха! И оборачивается к роялю:

— Музыка!

Грянул марш. Замелькали коричневые руки и ноги.

— Приседаем, раз-два! Шаг на месте, раз-два!

За обрывом плещется под музыку море. Волны то наступают на берег, то откатываются, будто они тоже то “приседают”, то делают “шаг на месте”.

— Руки на бедра, раз-два!

Юлик стоит сзади всех: он еще маленький. Когда Тамара скомандовала “направо”, он повернулся налево и гордо зашагал: наконец-то он впереди всех, как большой. Вдруг Тамара закричала:

— Юлик, ты куда?

Юлик оглянулся и сконфузился. Все засмеялись.

— Одному Юлику кругом! Юлик быстро повернулся, потому что “кругом” он знал хорошо, и догнал остальных.

— Бе-гом!

Тамара бежит по усыпанной песком площадке. Длинной лентой тянутся за ней ребята. Сначала большие, потом всё меньше и меньше, и в самом конце самый маленький — Юлик!

— Группа-а-а, стой! Раз, два!

Все замерли.

— Вольно!

Хорошо зарядились-на целый день!

На линейку!

Нет, неправильно я раньше сказал, будто день в Артеке уже начался. По-настоящему лагерный день начинается только с подъемом флага.

Каждый пионер знает: это — весьма торжественная церемония.

Вожатые ведут отряды на линейку.

Ребята окружают их. Всем хочется быть поближе к вожатому, чтобы он обнял, похлопал по плечу, спросил: “Как ты спал, что снилось?” и тому подобное...

Не легкое дело быть вожатым! Надо быть в отряде самым смелым, самым ловким, самым сообразительным. Надо знать про Испанию и про полюс, про вождей и про летчиков, и про Марс, и про луну, — про всё на свете.

Надо не растеряться, если кто из ребят в шутку спросит:

— Отчего человек плавает?

Надо сразу догадаться и ответить:

— От берега!

Артековцы сильно привыкают к своим вожатым. Немало слез проливается на прощальной линейке, когда приходит пора уезжать из Артека.

Но сейчас до прощальной линейки еще далеко. Можно весело петь и смеяться.

А горн между тем торопит:

— На линейку! На линейку!

Флаг поднять!

Отряды построились вдоль балюстрады, у мачты.

Мачта очень высокая, она даже вся не поместилась на снимке. Барабанщики, горнисты, фанфаристы подымаются на мостик. Вожатый взмахнул рукой:

— Лагерь, смирно-о! Шестой отряд, оставить смех! Восьмой отряд, потом допоете! Раз смирно, значит, ребята, смирно!

Стало тихо. Солнце еще выше поднялось над Аю-Дагом. Чуть колышется море. Недалеко от берега проходит катер из Ялты. Публика машет платочками Артеку, но артековцы не могут ответить, потому что — раз смирно, значит смирно!

— Сдать рапорт!

Все восемь отрядов один за другим “сдают рапорт": чем кто будет заниматься. Кто пойдет в поход, кто — в Никитский сад, кто — в Гурзуф, кто — в Суук-Су к испанским ребятам, кто — на яликах...

Наконец команда:

— Дежурное звено, к флагу! Общий салют! Флаг поднять!

Гремят барабаны, горны, фанфары. Пятьсот загорелых пионерских рук салютуют наступающему дню. Флаг дрогнул и пошел вверх, вдоль мачты, всё быстрей и быстрей. Вот он добрался до верхушки, ветер подхватил его и затрепал, солнце заиграло на складках...

— Вольно!

Дежурный вожатый сходит с мостика. Флаг поднят — артековский день начался по-настоящему!

Кому котлет, кому омлет?

Первым делом — первый завтрак.

Ребята с песнями спешат в столовую. Там чисто и свежо. А за окном — широколистые дубы, и пышные акации, и темная туя, и самшит с ягодками. Пусть печет солнце, пусть пышет зной, — здесь прохладно и хорошо!

А эта девушка в белоснежном фартуке — это Катя. Она разносит еду. Блюда всё разные, потому что кормят не всех одинаково, а кому что нравится. Накануне приходит главный повар с карандашиком и записывает:

— Кому что? Кому суп с клецками, а кому борща флотского? Кому котлет, а кому омлет?

После первого завтрака будет еще второй завтрак, потом обед, потом вечерний чай с вкусными вещами, потом ужин, — работы много!

А если кто плохо ест, приходит врач с градусником, и начинается веселый разговор:

— Покажи язык. Дыши. Не дыши. Скажи “а”.

А то еще, чего доброго, касторовым маслом угостит! Нет, уж лучше сливочное!

Я, кажется, лопну!

После завтрака Тоня с Паней вышли на балкон. В темно-синем небе тает легкое облачко. Солнце начинает припекать. С моря прибежал ветерок, поиграл Паниными волосами и притаился за кипарисами.

Где-то там, в кустах, на маленьких скрипочках пиликают крымские кузнечики — цикады.

Тоня и Паня притихли. Они прислушиваются к пиликанью невидимых “скрипачей”.

День развертывается солнечный и яркий, такой же чудесный, как вчера, как позавчера, как все дни Артека.

— Уф, наелась! — вздыхает Тоня. — Я, кажется, сейчас лопну!

Вдруг вожатый позвал:

— Тоня, Паня! Паня, Тоня, идите скорей сюда!

Подруги побежали на отрядное место.

У каждого отряда есть такое место. Оно устроено в тени, в холодке, и ребята называют его не “отрядное место”, а “отрадное”...

Маруся-Мамлакат

Все расселись, и черноволосая смуглая девочка стала рассказывать про свою республику.

Это Мамлакат Нахангова, пионерка из Таджикистана. Там у них много хлопка растет, и вот она каждый день после школы выходила на поле собирать хлопок. Все собирали одной рукой, а она догадалась и стала собирать обеими руками, чтобы быстрей, вот так: левой, правой, левой, правой. И так наловчилась, что стала собирать даже больше, чем взрослые.

Там очень горячее солнце, горячей артековского, но Мамлакат его не испугалась и всё работала без устали, пока не собрали весь урожай.

Со всего Таджикистана съезжались колхозники поглядеть, как ловко работает маленькая пионерка в пестрой тюбетейке. И все говорили:

— Наша Мамлакат — настоящий герой труда. Ее надо послать в Москву, на съезд.

Так и сделали. Мамлакат поехала в Москву. Она была в Кремле и даже с товарищем Сталиным разговаривала.

Ей в Москве надавали много подарков, потому что она заслужила. А главное — за самоотверженную работу на колхозном поле ей дали самую почетную награду — орден Ленина.

Мамлакат не сделалась “гордячкой”, а осталась такой же приветливой и скромной, какой была.

В Артеке она быстро подружилась с ребятами, и все стали ее называть не Мамлакат, а попросту Ма-руся, или Марусенька.

Молодец!

Но крепче всего Маруся подружилась с веселым и ловким кабардинцем Барасби.

Он отличился на скачках.

В главном городе Кабардино-Балкарии, в Нальчике, происходили скачки. Собралось много народу. В сторонке, на тонконогом кабардинском жеребце, сидел никому не известный мальчик из селения Кенже.

Стартер махнул флажком. Кони помчались по кругу.

Сначала все шли ровно, грудь в грудь, но вот на середине круга один стал вырываться вперед.

Народ закричал:

— Глядите, впереди самый молодой!

— Глядите, как он сидит хорошо!

— Ай, джигит, настоящий джигит!

Мальчик птицей несся к финишу. Он пришел первый и всех победил!

Тогда все узнали, что победителя зовут Барасби Хамгоков, что учится он в школе на “отлично”, что скакал он на жеребце Костике и что жеребца он сам вырастил.

Так Барасби и Костик стали знаменитыми. Барасби поехал в Москву. Он был в Кремле, и товарищ Сталин сказал ему:

— Молодец!

А товарищ Калинин приколол молодцу на грудь орден “Знак Почета”. И Барасби, очень веселый, вернулся на родину, к своему Костику, Он всегда веселый, В Артеке он много танцует. Он даже Мамлакат научил танцевать кабардинскую лезгинку.

А его приятель, маленький Виссенто Наварро из Аликанте, научил его немножко говорить по-испански.

Все ребята любят его, потому что он веселый, потому что он смелый, потому что он ловкий, потому что он настоящий молодец!

Миша тоже молодец

А Миша Кулешов разве не молодец?

Правда, он не побеждал на скачках, зато он вырастил не одного Костика, а гораздо больше.

Он приехал сюда из Московской области, из колхоза с красивым названием “Красный ключ”. Там остались Мишины друзья: Кометка, Касатка, Казачка, Руслан и другие,— всего десять жеребят. Миша их сам вырастил. Каждый день после школы он убегал к жеребятам, поил их, кормил, чистил, и они выросли гладкие и статные.

Проведав жеребят, он уходил к телятам. Он их тоже воспитывал и вырастил целых восемнадцать телят. Колхозники хвалили Мишиных “воспитанников” и называли Мишу очень важно:

— Шеф колхозного молодняка.

Ну, как такого “шефа” не послать в Артек!

В Артеке Мише больше всего понравилось делать модели самолетов. После завтрака он побежал в авиамодельную мастерскую.

Вырезая стойку для “самолета”, “шеф колхозного молодняка” рассказывает товарищам:

— Я был в Кремле, и меня наградили орденом “Знак Почета”. А самое главное — я видел товарища Сталина. Он был веселый и был нами доволен. Я всё смотрел на него, смотрел изо всех сил!..

Нет, Миша тоже молодец!

Про поезд

А на широкой каменной лестнице собрались самые ярые купальщики: они ждут не дождутся горна “на пляж”.

Среди них Миша Клеонидов — “спасатель поездов”. Он на самом деле спас поезд.

Дело было зимой. Миша шагал по шпалам в школу (школа у них в другом селе, за железной дорогой). И вдруг он увидел лопнувший рельс.

Миша бросил на рельс варежку, чтоб отметка была, и побежал назад, навстречу поезду. Снял галстук, стал ждать. Мороз был жгучий, — Миша закоченел весь, но не ушел.

И вот показался поезд. Миша бежит к поезду, поезд бежит к Мише.

Миша стал кричать изо всех сил и размахивать красным галстуком. И поезд остановился!

Машинист всё благодарил Мишу и написал еще ему вот какую справку для школы:

“Дана сия Мише Клеонидову в том, что он действительно сигналил галстуком поезду 313-бис и через это предупредил аварию, по каковой причине идет в школу с опозданием, каковую считать уважительной”.

Потом “спасателя поездов” послали в Артек.

Сейчас он рассказывает про поезд и, размахивая полотенцем, показывает ребятам, как он сигналил галстуком, когда спасал поезд 313-бис.

На пляж!

Наконец горн запел:

— На пляж! На пляж!

Ребята обрадовались:

— На пляж! На пляж!

Отряды спешат на пляж.

Впереди, в авангарде, вожатые. Сзади, “в обозе”, врач в белом халате. В руках у него секундомер: нельзя же купаться “сколько влезет”, надо купаться научно...

Часто-часто мелькают голые коричневые ноги. Сквозь легкие тапочки проникает тепло раскаленных камней. Море добродушно поглаживает прибрежные скалы. Синева неба, необъятный морской простор, напоенный свежестью воздух — все это радует ребят. Они поют:

В гавани, в далекой гавани
Пары подняли боевые корабли,
Уходят в плаванье
С Крон...
               штадт...
                           ской гавани,
Чтоб стать на страже Советской земли!..

С БОКУ НА БОК

Волны одна за другой подбегают к берегу, шумят, бормочут, точно зовут ребят к себе. Люся из второго отряда, которая любит сочинять стихи на всякие случаи жизни, сейчас составляет стихи про волны.
Будто они говорят:

Ребята, ребята,
Не слушайте вожатых,
Идите к нам,
Зеленым волнам.
У нас вам прохлада,
У нас вам отрада, —
Лучше не надо.

А ребята в ответ:

Полно вам, полно,
Зеленые волны!
Зачем вы шумите?
Не зовите вы нас,
Не маните...

Люся ложится на песок, повторяя свои стихи: После купанья она запишет их в тетрадку и еще отдельно перепишет для отрядной стенгазеты.

И все ложатся на песок, потому что — солнечная ванна. Врач, как и полагается, командует:

— На спинку! На правый бочок! На животик!

Артековцы послушно переворачиваются с боку на бок, “на спинку” и “на животик”... Они знают: за полтора месяца надо побольше набраться крымского солнца, чтобы потом хватило на всю зиму.

Друг перед другом хвалятся они загаром:

— Я черней!

— Нет, я: у меня, смотри, руки какие!

— А у меня зато ноги какие!

— А у меня зато шея какая!

Но вот врач объявил:

— Можно купаться!

— Ура! Даешь! Вперед! В атаку! Ура-а-а-а!

С визгом, с криком, с хохотом бросаются ребята в воду. Фонтаном летят брызги. Миша Клеонидов, глотая соленую воду, сообщает приятелю:

— Сейчас я заберусь далеко, за шар!

— Мишка, за шар нельзя!

— Ничего!

И Миша, выбрасывая крепкие руки, устремляется в открытое море.

Как в родной речке...

У самого берега барахтаются в воде октябрята — Толька и Лёшка. Они еще не научились плавать, но это ничего: Черное море кажется им совсем не страшным. Смотрите, оно им “по грудку”. Можно прыгать и резвиться, совсем как в родной колхозной речке.

— Коля, — вдруг закричал Толька, — что-то плавает, я боюсь!

— Не бойся, это медуза, — отвечает вожатый, а сам всё следит за мелькающей в волнах Мишиной головой.

Миша уходит всё дальше от берега.

Вот он с открытыми глазами нырнул в таинственную глубину. Мимо него стайкой пронеслись морские иглы. Прошмыгнул и юркнул куда-то резвый морской конек. Ярко-синяя рыбка скользнула над желтыми, покрытыми водорослями камнями.

Миша вынырнул и, отфыркиваясь, стал жадно глотать воздух. Над головой покачивается громадный медный шар на якоре. Здесь — “граница"; по артековским законам — дальше плыть нельзя!

Чем не ЭПРОН?

Но Миша увлекся и заплыл за шар.

Вожатый приставил ко рту рупор:

— Эй, Миша Клеонидо-ов! Назад сию минуту-у!

Но Миша не слышит. Может быть, притворяется, а может быть, на самом деле вода шумит в ушах.

Вожатый оглядывается:

— Ну-ка, Освод! Покажите-ка ему, где берег!

Осводовцы бросаются в воду за “пленником моря”. Через минуту он стоит на берегу и виновато улыбается...

Команда Освода составлена из лучших артековских пловцов. Вожатый Боря даже назвал их однажды ЭПРОНом (Примечание “Артековца”: ЭПРОН - Экспедиция подводных работ особого назначения, специальная организация (СССР) для подъёма затонувших судов и проведения аварийно-спасательных работ. Создана в 1923 при ОГПУ для выполнения особого задания - поиска затонувшего в районе Балаклавы (Крым) в 1854 английского парохода "Чёрный принц" с предполагавшимся большим грузом золота на борту).

Дело было так. Боря, когда купался, потерял в море очки. Искал, искал — никак не найдет! Где ему найти, когда он без очков стал совершенно беспомощный: не узнавал ребят своего отряда, натыкался на деревья; врача — худенькую Нину Васильевну — спутал с толстым поваром Спиридоном Ивановичем; в чай положил две ложки соли, а сахарным песком “посолил” котлеты...

Ребята смеялись. Осводовцы решили во что бы то ни стало очки найти.

Они ныряли до тех пор, пока наконец не достали их со дна морского.

Очки пролежали в воде двое суток и нисколько не пострадали. Даже стекла уцелели. Боря был очень рад. Он нацепил находку на нос и снова увидел море, ребят, горы, соль и сахар. Он бросился обнимать осводовцев и всё хвалил их:

— Отныне, ребята, вы не только Освод, но и ЭПРОН!

И в самом деле, чем не ЭПРОН?

Грот Пушкина

Но вот купанье закончилось. Ребята вылезли из воды и растянулись в тени под навесом — отдохнуть.

Не отдыхают лишь осводовцы. Они неутомимы. Они отправились на пристань — туда, где стоит весь артековский флот. А флот не малый: тут и ялики, и катера, и байдарки, и моторные лодки...

Осводовцы выбрали ялик получше, сели за весла, оттолкнулись и понеслись по спокойному морю к гроту Пушкина.

Недавно они вместе со всеми артековцами были в Гурзуфе и видели там парк и дом генерала Раевского, где гостил Пушкин в 1820 году, и кипарис Пушкина, и любимую его аллею...

В гроте таинственный полумрак. Гулко плещется коричневая, никогда не видавшая солнца вода. Ребята с уважением разглядывают темные своды, мрачные стены: здесь бывал Пушкин!

Вася-Водолаз, который попал в Артек за отличную учебу и знает чуть ли не все стихи Пушкина на-зубок, декламирует, размахивая панамкой:

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой...

У Артека на носу...

На обратном пути осводовцы встречают целую “эскадру” из пяти артековских яликов. На переднем, на “флагманском” ялике — вожатая Нина. На лавочке около нее лежит красное знамя, пионерский барабан и длинный блестящий горн. Налегая на весла, Нина поет:

У Артека
На носу...

Песня разносится далеко по морю.

— Эй, на ялике! — кричат осводовцы. Куда держите курс?

— В Суук-Су!

— А знамя и барабан кому везете?

— Испанским ребятам!

— Возьмите нас с собой!

Нина, как старый морской волк, командует:

— Следуйте за нами в кильватерной колонне!

— Есть, капитан! — отвечают осводовцы, присоединяясь к “эскадре”. Они подхватывают:

У Артека
На носу
Приютилось
Суук-Су...

Эту песенку артековцы сочинили давно, еще когда в Суук-Су был санаторий для взрослых. Но в 1936 году товарищи Сталин и Молотов решили:

— Надо, чтобы в Артек могло попасть возможно большее количество ребят. Надо Артек расширить. Придется ему отдать Суук-Су!

И Суук-Су отдали Артеку.

Оказалось, что “на носу приютилось” очень, очень много: замечательный, обширный парк, изумительной красоты дворец, оранжереи с редкостными растениями, конюшни с лошадьми, гараж с машинами, фруктовый сад, виноградники, кино и еще многое другое... Артековцы свою песенку переделали. Теперь они ее поют так:

Ты гори, костер,
Во-всю
В пионерском
Суук-Су!

Дбахо лос фасистас!

Но самое заманчивое в Суук-Су — это, конечно, маленькие гости из Испании. На всю жизнь запомнится первая встреча с ними!

Они приехали весной. И сразу же артековцы стали донимать вожатых:

— Когда же мы пойдем к испанцам?! Почему мы не идем к испанцам?!

— Потому что карантин! Потерпите!

— Не хватает терпения терпеть! Две недели тянулись, точно два года. Наконец на линейке объявили:

— Сегодня пойдем к испанским ребятам!

Поднялся радостный шум, ребята запрыгали, заплясали, захлопали в ладоши. Все кинулись к чемоданам, все стали разглядывать свои вещи, подбирая подарки для испанцев.

И вот — пришли в Суук-Су, вернее сказать-прибежали!

Около нарядного, кружевного дворца, у подножий белых статуй стояли смуглые черноглазые ребята. Они еще издали заулыбались артековцам. Маленькие испанцы, о которых столько мечталось, о которых читали в газетах, для которых собирались рубли, пятачки, книжки, игрушки, — вот они, живые, настоящие!..

Артековцы кинулись к ним, стали их обнимать, целоваться с ними, разговаривать...

Правда, разговаривать на первых порах больше пришлось руками, улыбками и рисунками.

Толя Фокин крепко стиснул руку испанскому мальчику:

— Ленин! Понимаешь? Наш Ле-нин! Испанский мальчик улыбнулся:

— О, си! Ленин!

— Понимает! — обрадовался Толя и обнял испанца. — Сталин! Знаешь — Сталин? Испанец радостно откликается:

— Сталин, Сталин, си!

— Ребята, ребята, глядите, всё знает! — в восторге Толя и продолжает: — А коммунисты? Понимаешь, мы! Комму-нисты!

Испанские ребята подсказывают:

— Коммунистас!

— Си, коммунистас!

— А фашисты? — говорит Толя.

Сжимаются кулаки, сдвигаются брови, в глазах зажигается ненависть.

— Абахо лос фасистас, абахо!.. (Долой фашистов, долой!)

И Толя отвечает, как истый испанец:

— О, си!

Бандера роха

“Эскадра” подходит к отлогому берегу Суук-Су. Испанские ребята со всех ног бегут навстречу. Ар-тековцы обнимают их:

— Салют, камарадас! Салют, Виссенто! Салют, Педро, Сарагосса, Лючия!..

Испанцы отдохнули, поправились, стали веселые.

Страх, который они привезли с собой из Испании, прошел. А то первое время они боялись всего: они боялись самолета — им казалось, что вот-вот начнется бомбардировка. Они боялись внезапного шума, они вздрагивали — им мерещились выстрелы и взрывы. По ночам они бормотали непонятные слова и плакали во сне...

Не сразу они привыкли к тому, что живут в чудесном дворце, в чудесной стране, где их любят, где нет бомбардировок, нет стрельбы, нет войны, нет ненавистных фашистов и страшных марокканцев.

Нина достала знамя, барабан и горн. Испанцы окружили ее:

— А ми ля бандера! А ми ля бандера роха! (Мне красное знамя!)

Всем хотелось нести знамя. Его дали маленькому Виссенто, отец которого убит на мадридском фронте. Виссенто бережно поднял знамя и, гордо закинув голову, зашагал. Испанцы пошли за ним. Они запели:

Бандера роха...

Наконец-то они могут открыто нести победное красное знамя, за которое сражаются их отцы и братья!

За крабами

На обратном пути решили наловить крабов.

— Поворот на пять румбов, — командует “флагман” Нина, — держать курс на Ай-Долары! Вперед до полного!..

Заработали весла. Вот и Ай-Долары, скалы-близнецы. К ним можно добраться только на лодке — они двумя маленькими островками торчат в море.

Коренные жители Ай-Доларов — крабы-каменюки — взбудоражены: на их территории высадился вражеский десант! В смятении они отступают, прячутся под камни, забиваются в щели, уходят под воду...

Но артековцы неутомимы. Они азартно обшаривают все “крабные” местечки.

— Стоп-стоп! Поймал! — кричит Валька Черняев. — Не уйдешь теперь, крабина! Ой, где ж он?

Краб рванулся, преспокойно оставил в зажатой Вальки ной руке одну из своих шести ног и улизнул под камень.

Валька с новой силой принимается за работу. Поиски продолжаются. Нельзя же уехать из Артека без краба!

Надо для школьного уголка природы, для приятелей, для домашних...

А самые интересные экземпляры передаются в музей Артека.

В музее кипит работа

Чего только нет в этом музее! И разные окаменелости, и коллекции камней, и рыбы в банках, и засушенные насекомые, и гербарии, и диаграммы, и даже живой лисёнок по “фамилии” Рыжик.

Музей весь собран руками пионеров. Под каждым экспонатом подписано: “Нашел пионер такой-то”. “Собрал пионер такой-то”.

В музее всегда кипит работа.

Сегодня пятый отряд изучает морское дно.

У микроскопа — очередь. Люся захватила его и бесконечно долго разглядывает строение водоросли. Лёньке не терпится. Он торопит Люсю:

— Смотри быстрей! А то обедать скоро!

Это он хитрит — до обеда еще долго. Но Люся тоже хитрит:

— Поди, Лёнечка, проведай Рыжика, а то ему скучно без тебя!

Рыжик

Лёня бежит к лисёнку.

Рыжик рад.

Он прыгает в своей клетке, тоненько визжит и тянется к Лёне. Лёня берет его на руки и вспоминает, как он с ребятами поймал его.

Лёня с Пашей и Юфатом шли тогда по тропинке к Аю-Дагу. Играли в военную игру; они втроем были в “боевом охранении”.

Шли медленно, крадучись, разглядывая каждый камешек, каждый кустик. Везде может притаиться “вражеская засада"!

Вдруг они заметили: из расселины в скале высовывается что-то пушистое и рыжеватое. Стали спорить: что такое? Кто говорит — белка, кто говорит — растение; никто не мог отгадать.

Подошли поближе, вскарабкались на скалу, дернули, оказалось — живое. Еще дернули — вытащили лисёнка. Он спрятался от ребят в трещине, но хвостик подвел!

То-то была радость, когда ребята принесли его в лагерь! Теперь Рыжик стал примерным артековцем. Он очень любит ребят и охотно идет к ним на руки. А взрослых он не любит! Наверное потому, что не привык.

Зоология и ботаника

Вчера за Рыжиком ухаживала Лиля Соловьева — она была “зоологом”.

Сегодня она уже “ботаник”.

Лиля составляет гербарий. Она повезет его домой.

Недавно она с отрядом была на горном озере. Ребята собрали там много всяких растений.

Они видели душистые поля лаванды, цветущие виноградники, табачные плантации... Они видели, как колхозницы нижут липкие листья табака на веревочки, как чабаны в мохнатых шапках пасут громадные стада овец на горных пастбищах...

Но больше всего интересных растений в самом артековском парке. Вот уж будут удивляться Лилины родители и товарищи, когда увидят листья тисса, бука, кизила, камфарного дерева, держи-дерева, когда потрогают кусочек коры пробкового дуба, ягодку самшита, стручок акации, веточку кипариса!

Всё это надо описать, засушить и хорошенько уложить. Ведь Лиле очень далеко ехать: на Крайний Север, в Арктику, к берегам Ледовитого океана, в Амдерму!

Разглядывая лепесток магнолии, она говорит:

— А может, когда-нибудь придумают, чтоб и у нас всё это росло!

Подруга Катя отвечает:

— Конечно! Когда мы станем большие!

Барабан, сядь!

Со стороны Костровой площадки доносится музыка. Там, в тени дубов, расположился артековский самодеятельный оркестр.

Дирижер — Коля Кротов.

Оркестр готовится к Большому Костру. Коля размахивает указательным пальцем — палец отлично заменяет дирижерскую палочку!

Оркестр большой: тут и скрипки, и гитары, и балалайки, и кастаньеты.

Сначала дело не ладилось. То скрипки забегали вперед, то барабан ударял невпопад, то балалайки вдруг вскакивали и начинали умолять:

— Коля, настрой!

— Коля, у меня струна лопнула!

— Коля, дай “соль"! Коля настойчив:

— Балалайки, спокойно! Первая скрипка, не торопись! Барабан, сядь, отдохни!

Двадцать раз подряд поднимался указательный палец дирижера. Двадцать раз подряд начиналась игра. Наконец пошло — сыгрались. Запела скрипка, подхватили мандолины, откликнулись гитары, затренькали балалайки, защелкали кастаньеты, застучал барабан, и на весь Артек загремело дружно и весело:

Эх, запомним мы навек
Артек, Артек...

Играет Нюма

А в сторонке, подальше от развеселого оркестра, кто-то играет на скрипке.

Это настоящий музыкант. Он играет Шопена. Ветер бережно подхватывает нежные звуки и уносит их к морю. Косматое облако застыло над головой музыканта. Притихли цикады, не шелестят акации...

Это — Нюма Латинский. Он тоже готовится к Большому Костру.

Он учится в Московской консерватории вместе с другими талантливыми ребятами.

А скрипка у него особенная, музейная.

Эту скрипку, работы знаменитого мастера Страдивариуса, который жил много лет тому назад, взяли из музея и отдали Нюме. И сказали:

— Вот тебе знаменитая скрипка. Ей двести с лиш-

Внимание!
Часть информации, — утеряна...

Unknow

Внимание!
Часть информации, — утеряна...

В одном месте нарисовали конверт, а под ним, в дупле, оставили письмо:

“Направо за уступом родник. Много не пить: вода ничего, вкусная, но тяжело будет итти. С туристским приветом. Свои”.

У краеведа особый молоток, называется геологический. Им очень удобно откалывать камешки для коллекций.

В поисках интересных минералов ребята взбирались на самую головоломную крутизну. Вот “ползуны по скалам” нашли кварцевую жилу и откололи себе по кусочку кварца. Потом наткнулись на горный хрусталь. Потом попался кальцит...

Коллекция всё пополнялась. Вдруг татарин Юфат закричал:

— Спасайся, кто может!

— Что случилось?

— Змея, там змея! Спасайся!

Ребята чуть не сорвались со скалы.

Желтопузик

В самом деле, громадная змея выползла из трещины. Спинка у нее была бурая, а живот желтый. Она медленно извивалась, и глянцовитые кольца ее блестели на солнце.

Бесстрашные альпинисты струхнули. А Геннадий сказал совершенно спокойно, как будто перед ними была не змея, а гусеница:

— Что вы задумались? Ловите ее скорей, пока не ушла!

И первый бросился за змеей. Тут и ребята бросились в погоню за страшной змеей. Ее быстро поймали.

Потом устроили малый привал. Когда подошел весь отряд, краевед показывал всем змею и объяснял:

— Бояться ее совершенно нечего. В Крыму вообще нет ядовитых змей. А называется она по-народному желтопузик.

Желтопузик обвил голую руку краеведа, дергался, шипел, злобно смотрел на ребят, но ребята его ни сколько не боялись.

А Юфат всё хвалился, что он первый заметил желтопузика и что все испугались, а он — ни капельки!

На верхушке Аю-Дага

Наконец добрались до самой верхушки. Здесь устроили большой привал. Развели костер и поставили на огонь два ведра: в одном — суп из пшена, а в другом — каша.

Но корейцу Паку не до каши. Он прильнул к биноклю.

Как далеко видно! Налево, к Алуште, убегают горы, покрытые лугами, виноградниками, садами и табачными плантациями. Под горой, у залива, краснеют черепичные крыши древнего селения Партенит. Справа, внизу, белеют палатки и павильоны родного Артека. Отсюда он кажется совсем каким-то игрушечным...

Вдруг Пак закричал:

— Глядите, ребята, дельфин!

— Где, где?

Бинокль переходит из рук в руки. Дельфин играет: то нырнет в синеву, то вынырнет, и всё покачивается, точно пляшет.

Каменный медведь

Краевед стал рассказывать легенду об Аю-Даге:

“Жил-был когда-то царь. У него была красавица-дочь. А в горах жил огромный-преогромный медведь. Понравилась ему красавица, и вот однажды он подстерег ее и уволок к себе в пещеру.

Царь сильно горевал. Он обещал полцарства за спасение царевны.

Долго никто не решался итти на медведя, и царь еще больше загоревал. Но вот объявился храбрый юноша. Он пришел к царю и сказал:

— Я постараюсь спасти твою дочь, если отдашь ее мне в жены!

Царь согласился.

Юноша оставил у берега лодку, а сам забрался в горы, подкрался к берлоге медведя и притаился в чаще. Вот медведь ушел за добычей. Юноша тотчас же бросился в пещеру, подхватил царевну на руки и побежал с ней к морю.

Медведь сверху заметил беглецов и, разъяренный, погнался за ними. Но юноша все-таки успел добраться до моря, прыгнул в лодку и стал изо всех сил грести. А медведь остался на берегу!

Взревел медведь, пригнулся к воде и стал пить. Он решил выпить всё море, чтобы лодка с царевной не могла уйти. Он пил с такой яростью и жадностью, что вода на самом деле стала заметно убывать.

Испугалась царевна, прижалась в страхе к юноше. Не знает юноша, что делать. Бросил он весла и поднял с мольбой руки к небу. И тут случилось чудо: громадный медведь превратился в камень. И стала на этом месте каменная гора Аю-Даг, что по-татарски значит: Медведь-Гора”.

Две каши

Не успел еще краевед досказать легенду о каменном медведе, как вдруг кто-то из ребят перебил его:

— Каши две, а супа нет! Каши две, а супа нет!

— Как нет?! Куда ж он девался?

Проголодавшиеся альпинисты бросились к ведрам.

Заглянули в одно ведро — там, важно пыхтя, кипела каша. Заглянули в другое ведро — там тоже кипела... каша!

— Где же суп?

Оказалось, что Юфат насыпал слишком много крупы, и получился не суп, а каша. И пришлось есть две каши!

Ничего — ели да похваливали! Зато уж и спали альпинисты после крутого подъема и после двух крутых каш!..

Нелегко было горнисту разбудить их потом, когда привал кончился. Он забрался на старинную вышку, поднял горн и изо всех сил затрубил:

— Домой пора! В Артек! Подымайтесь!

Назад шли быстро. Возвращались другой дорогой — мимо татарского колхоза. Колхозницы угощали ребят медом. А старый пастух Осман протягивал артековцам худую темнокоричневую руку. Напрасно Шура объяснял ему:

— Мы — пионеры. Мы за руку не здороваемся.

Старик не слушал. Он всем пожал руки, хлопал ребят по плечу, улыбался и что-то быстро говорил по-татарски.

— Юфат, переведи! Юфат перевел:

— Он говорит: мы счастливые! Мы родились в счастливое время. И еще он спрашивает: есть ли здесь ребята из Москвы?

— Есть, есть! — откликнулись Валька, Миша и Клава. — А что?

— Осман просит москвичей передать привет товарищу Сталину.

— Ладно, Осман, — сказали ребята. — Передадим, якши, ладно!

Пора в столовую!

Возвращались с богатой добычей: с желтопузиком, с камнями, с растениями, с рисунками...

Пришли во-время. Даже успели еще принять душ.

Прохладная струя обняла тело...

Альпинисты ежатся, фыркают, подскакивают, а “дождик” всё похлопывает холодными пальцами по спине, по лопаткам, по животу...

Быстрей лейся, дождик! Пора в столовую!

Хоть и две каши съели, а пообедать все-таки не мешает.

У микрофона — Валя

И вот все снова встретились в столовой, где веселый шум, где гомон, смех, стук тарелок и звон вилок и ножей.

Нина рассказывает о маленьких испанцах, октябрята — о чудесах Никитского сада, краболовы — о своих приключениях на Ай-Доларах, альпинисты — о походе на Аю-Даг, о дельфине и о двух кашах...

А из радиорупора, покрывая веселый шум, вырывается песня:

Чтобы тело и душа
Были молоды, были молоды,
Ты не бойся ни жары
И ни холода,
Закаляйся, как сталь!

Потом из рупора донесся знакомый голос Вали:

— Алло, алло, говорит Артек! Сегодня, после мертвого часа, на Верхней площадке состоятся соревнования авиамоделей. Приходите!

Валя — диктор собственной артековской радиостанции.

Ей очень нравится, что, вот, она говорит у микрофона, а ее слышно и в столовой, и в музее, и на пляже, и в клубе, и в читальне...

Абсолют

Артековцы непрочь после обеда еще побродить по горам, побарахтаться в море, поваляться на пляже.

Но горны объявляют:

— Ти-шина! Аб-со-лют-ная ти-ши-на!

Начинается мертвый час. Здесь его называют: абсолют.

Артек отдыхает.

В павильонах спят ребята. Неподвижно висят волейбольные и теннисные сетки на спортплощадках. Шахматный король замер в окружении враждебных коней. В клубок свернулся Рыжик и спит в своей клетке. Заснул и желтопузик в банке с надписью: “Нашел пионер Юфат Тапиров”.

Один только дежурный вожатый всё ходит вдоль берега, как часовой. Он следит, чтоб везде было тихо. Да еще море неумолчно шумит, не желая признавать никаких “мертвых часов”.

Мертвый час тянется долго!

Ведь это только так называется “час”, а на самом деле два часа: с трех до пяти.

Даже ялтинский катер, причаливая в это время к артековской пристани, не подает обычного гудка. Капитан знает: шуметь нельзя, в Артеке мертвый час, Артек спит.

Соревнования начинаются

Роза Уматалеева ворочается с боку на бок. Она всё думает о своем “самолете": правильно ли она рассчитала размах крыльев, не тонка ли резина, крепки ли кабанчики?

Роза с трудом засыпает. При первых звуках горна она поднимается и бежит в мастерскую.

Все приятели-авиамоделисты уже там: Миша, Юра, Катя, Юфат и другие — всё будущие летчики, а то и Герои Советского Союза!..

Инструктор Илья дает последние наставления. Каждый взял свою модель. Построились.

— Модели поднять над головой! — командует Илья. — Шагом, марш!

Отряд авиамоделистов Артека зашагал к Пусковой вышке.

Там, на обширной поляне, собрались все отряды. “Летчиков” встретили аплодисментами. Илья поднялся на вышку:

— Соревнования моделей начинаются.

На площадке стало тихо.

— Первой будет запущена схематическая модель типа “утки”, работы Розы Уматалеевой из города Фрунзе, Киргизия.

И вот Роза Уматалеева из города Фрунзе — на Пусковой вышке.

Волнуясь, приподнимает она “утку”, придерживая рвущийся из рук пропеллер.

“Утка”

Илья махнул флажком:

— Пускай! — и нажал на секундомер.

“Утка” полетела.

Все, вытянув шеи и запрокинув головы, следят за полетом. Модель идет плавно, чуть покачиваясь. Ее несет к морю. Ребята кричат:

— Уточка, даешь! Даешь!

А Роза прижалась к перилам вышки и черными блестящими глазами провожает свою модель. Илья сказал:

— Гляди, гляди, твоя утка, пожалуй, рекорд поставит!

— Вот еще! — смущенно улыбнулась Роза.

Мотор ослабел, резина раскрутилась, пропеллер почти не вертелся, но “утка” всё еще держалась в воздухе. Она планировала на тонких изогнутых крыльях.

Но вот она приостановилась, будто задумалась, дрогнула и, описав красивую спираль, как настоящий самолет, села на траву.

Все захлопали. Илья записал время и расстояние.

Потом летали другие модели.

Но ни одна не залетала так далеко, как модель Розы Уматалеевой. Илья угадал — она поставила рекорд. Все говорили:

— Ай да Уматалеева! Ай да утка!

Тихая читальня

Роза была счастлива. После соревнований она отнесла победительницу — “утку” в мастерскую и прицепила ее к потолку. Ей захотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем. Она решила написать матери, в город Фрунзе.

Лучше всего это сделать в Тихой читальне.

Роза побежала вниз по каменным ступенькам, мимо цветов и статуй, мимо павильонов и фонтанов...

Тихая читальня стоит у самого моря. Она вся белая, легкая, воздушная. Она похожа на палубу парохода. Когда там сидишь, так и кажется, будто ты пароходный пассажир и плывешь куда-то далеко-далеко по морю.

Ребята, сидя в уютных плетеных креслах, читали книги и газеты. Ветер с моря играл занавесками, шелестел страницами, позвякивал стекляшками люстры.

Роза очинила карандаш и начала писать.

За перилами читальни шумел прибой. Кто-то шепотом, по слогам читал “Сказку о рыбаке и рыбке”.

Роза грызла карандаш. Не писалось! Ей трудно было усидеть на месте. Ей хотелось прыгать, летать.

Она сложила письмо. “После допишу!” — и побежала на Игровую площадку.

Автопробег

Вдруг густая колонна автомобилей преградила ей дорогу. Это мчались машины грандиозного скоростного автопробега Костровая площадка — Ворота — Костровая площадка. Дистанция не шуточная — около четверти километра!

Во-всю работали “двухцилиндровые моторы” — ноги. Быстро вертелись колеса. Шоферы крепко сжимали рули, то и дело терзая, резиновую “грушу":

— Тру-ту-ту! Тру-ту-ту!..

И помогали себе звонким криком:

— Эй, берегись! Дай дорогу, тру-ту-ту!

Машины промчались.

Роза пошла дальше, разглядывая богатства Игровой площадки.

Там были высокие качели, на которых, если сильно раскачаться, можно взлететь выше верхушек буков и грабов.

Там были куклы самых разнообразных размеров — от маленькой “Матрешки” до громадной, в рост октябренка, “Катерины Ивановны”.

Там были плюшевые медведи — от крохотного “Мишки” до огромного мохнатого медведя, которого назвали “Аю-Даг”, то есть “Медведь-Гора”.

Там были бильярды и шахматы, и всякие конструкторы, и всякие заводные автомобили и паровозы.

Но всё это было не то. Розе, будущему летчику, хотелось летать, а на паровозе, как ни старайся, не полетишь!

На деревянном коне

В стороне, на длинных перекидных досках, качались ребята из пятого отряда. Роза вспомнила: в детстве она часто качалась на доске. Только та доска была самой обыкновенной, неструганой и некрашеной доской, брошенной на бревно. А здесь были гладкие голубые брусья с резными деревянными конями, с металлическим стержнем посредине.

Всадники, держась за деревянную гриву, то поднимались высоко над землей, то опускались совсем низко, будто чашки громадных весов.

Посередке, покачиваясь то вправо, то влево, сидел Ким. Он закричал:

— Роза, иди с нами качаться!

— Разве я маленькая? — сказала Роза.

— Думаешь, раз твоя “утка” поставила рекорд, — ответил Ким, — то и надо важничать?

Розе стало неловко, она забралась на коня и покачалась.

Но и это было мало похоже на полет.

Роза “летает”

Роза “спешилась” и пошла дальше вдоль Игровой площадки.

В глубине, возле старого бука, возвышался длинный столб. К верхнему концу его было прилажено колесо. Вдоль столба висели привязанные к колесу канаты с петлями. Петли были обложены войлоком и шерстью, чтобы мягко было сидеть.

Это — гигантские шаги.

Роза подбежала к столбу, ухватилась за канат, уселась на войлок, разбежалась, оттолкнулась, и сразу же ее закружило, приподняло и плавно понесло по воздуху.

Ух, хорошо!

Всё быстрей разбегалась Роза, всё сильней отталкивалась от земли, всё выше поднимало ее, всё дольше кружило вокруг столба.

Сжимая в руках канат и взлетая, Роза думала:

“Я буду летчиком! И больше никем. Я так и напишу маме! Сама построю самолет, и сама буду летать”.

И Роза кружилась вокруг столба, взлетая всё выше и выше...

Наконец-то она летала!

Фира

В одном из углов Игровой площадки сидят три артековки — Фира, Катя и Таня.

Катя и Таня почти ничего не умеют. Они умеют только закрывать глаза. Потому что они — куклы. А Фира — пионерка, она умеет плавать, кататься на велосипеде, грести, играть в теннис. И еще она умеет стрелять.

Стрелять она научилась в Артеке. Один из отрядов сдавал нормы на значок “Юного ворошиловского стрелка”. Фира пристала к отряду:

— Я тоже хочу пострелять!

Ребята стали говорить:

— Где тебе стрелять! Ты еще мала, тебе еще в куклы играть!

Фира обиделась и даже немножко поплакала. Пришлось пойти к старшему вожатому. Старший вожатый спросил:

— Тебе очень хочется стрелять?

— Очень! — ответила Фира. — Потому что я уже скоро буду большая!

— Ну, ладно, — сказал вожатый, — научите ее стрелять. Только смотри, Фира, целься получше!

— Я знаю, — ответила Фира, — надо в яблочко! И она вместе с отрядом пошла в тир.

“За молоком”

Тир расположен в отдаленной части артековского парка, на ровной, отгороженной проволокой и деревьями площадке.

Ребята легли на маты — это такие соломенные подстилки. Вдали чернели мишени.

Фира думала: “Это очень просто: надо попасть вон в то черное яблочко, и больше ничего”.

Вожатый дал ей ружье.

— Все-таки, — сказал он, — ружье для тебя слишком велико.

— Вовсе нет, — ответила Фирочка. — Смотри, какие у меня руки ужасно длинные!

Она стала прицеливаться. Вожатый объяснял:

— Подведи мушку под яблочко. Спокойно. Не торопись.

Мушка не хотела держаться под “яблочком”, прыгала. Фира крепко уперлась локтем в землю и нажала спуск. Грохнул выстрел. Когда все отстреляли, вожатый побежал к мишеням.

— В яблочко? — закричала Фира. Вожатый долго осматривал Фирину мишень, пожимал плечами, потом обернулся и сказал:

— Какое там “в яблочко"! За молоком.

Все засмеялись. Но Фира не смутилась, она продолжала стрелять. И пятым патроном, наконец, угодила в самое “яблочко”.

Фира, радостная, вернулась к своим куклам. Она долго рассказывала им про свою стрельбу и показывала им мишень с дырочкой в “яблочке”. Танька с Катькой слушали и в страхе закрывали глаза.

“Марсиане”

А вожатый повел отряд на Беговую дорожку.

— Сейчас будем надевать противогазы!

Всем захотелось поскорей примерить противогазы.

Но вожатый усадил ребят на лавочки и стал вызывать по очереди.

На старт вышла первая четверка: ненец Андрюша Вонгуев из далекого холодного Нарьян-Мара, Вася из Чувашии, Алик из Грузии и Миша Кулешов из РСФСР. I Они стали друг около друга, плечо к плечу.

— Надеть противогаз!

Пальцы быстро натягивают резиновую маску на лицо.

— Эй, вы, марсиане! — закричали ребята.

— Шагом, марш! — скомандовал вожатый.

“Марсиане” зашагали.

Сейчас они сдадут нормы по противогазу. Потом пойдут сдавать плавание, бег, прыжки. А когда сдадут, получат красивые значки БГТО.

Ребята прицепят значки к майке, на грудь, и тогда все будут знать, что артековцы к труду и обороне готовы!

Кавалеристы

А внизу, на Сууксинской дороге, стучат копыта, звякают уздечки, храпят кони.

Это скачут артековские “кавалеристы”.

Среди них — лихой наездник Пантелей Косяков. Ему только тринадцать лет, а он уже немало жеребцов вырастил на своем веку.

Он и товарищу Буденному написал про это, и товарищ Буденный ему ответил.

Теперь Пантелей учит артековцев ездить верхом.

Хорошо Барасби или Мише Кулешову, которые всегда умели ездить верхом, — а каково городским ребятам! Многие из них только здесь и сели впервые на коня.

Всем хочется поскорей научиться. А то вдруг где-нибудь встретится товарищ Буденный и спросит:

— Как, дорогой товарищ, верхом умеешь ездить?

Ведь совестно будет ответить: “Нет, не умею!..”

На дорогу ложатся длинные вечерние тени. Солнце уже склонилось к Ай-Петри.

Скорей бы завтра!

Короткие южные сумерки спустились над Артеком. Горн зовет в столовую.

После ужина — кино. После кино — вечерняя линейка.

Вспыхнули первые звезды. Море стало темное, оно слилось с темным небом. На проходящих вдали судах замелькали огни.

Смутно различается притихший на верхушке мачты лагерный флаг.

Отряды рапортуют о проделанной за день работе.

Фанфары! Флаг медленно пошел вниз. День закончен!

Но сегодня лагерь долго не затихает. Ребята спорят, шепчутся, тормошат вожатых:

— Нет, скажи, Коля, неужели на самом деле поедем?

— Спи, спи! Завтра узнаешь.

— Нет, ты скажи: взаправду?

— Скорей бы завтра!

Наконец всё угомонилось. Тихо. Только волна плеснет, пошуршит галькой, да еще в читальне светится огонек.

Там совещаются неутомимые вожатые. Завтра — поездка в Ялту!

Ялта

Артек вызвал Ялту по телефону:

— Собираемся к вам в гости!

— Милости просим!

— Спасибо! Только нас очень много и нам нужен специальный пароход.

— Ладно, пришлем, — ответила Ялта.

И не подвела. Ровно в пять часов к артековской пристани причалил пароход “Дооб”. Праздничные флаги и вымпелы украшали его. Ребята встретили пароход громовым “ура”. На всех были белые матросские костюмы с бескозырками, и капитан “Дооба” удивился:

— Какие же это пионеры? Ведь это типичные краснофлотцы.

“Краснофлотец” Фирочка смущенно призналась вожатому:

— Я... кажется... очень боюсь... этой, ну, как ее... морской болезни!

— Ничего, — сказал вожатый, — сегодня не качает. Садись!

Сели быстро и тихо, без толкотни. “Дооб” загудел, развернулся и пошел, слегка покачиваясь. Мимо пляжа Суук-Су, мимо знакомых Ай-Доларов, мимо скал Гурзуфа, мимо Никитского сада...

Никогда еще на “Дообе” столько не пели, не плясали, не веселились! Капитан — и тот не выдержал! Сначала он всё смотрел, как веселятся артековцы, а когда ребята пропели ему:

Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка — это флаг корабля!.. —

он не выдержал, пустился вместе со всеми в пляс и стал отщелкивать такую чечотку, что лучшие артековские танцоры позавидовали.

За поворотом сразу открылась Ялта. Вожатый спросил у Фирочки:

— Как твоя морская болезнь?

— Какая? — удивилась Фирочка. — А я тут, за песнями, и забыла про нее!

Триста порций мороженого

Отряд за отрядом, колонна за колонной, четким шагом, как на параде, прошли артековцы по главной улице.

Из домов отдыха и санаториев, из гостиниц и магазинов выбегали ялтинские жители:

— Кто вы такие? Моряки?

— Вы артековские? А можно к вам в Артек?

— Возьмите нас в Артек! Вожатые отвечали:

— Приходите! Послезавтра будет костер, вот и приходите.

На набережной вожатый подошел к киоску:

— Мороженое есть?

— Пожалуйте, — ответил продавец и взялся за вафли. — Вам одну или парочку?

— Мне, — ответил вожатый и откашлялся, — триста порций!

— Сколько?! — испугался продавец.

— Двести сливочного и сто шоколадного! — повторил вожатый.

Продавец вытаращил глаза и остолбенело смотрел на вожатого. Артековцы долго смеялись...

Когда вернулись домой, было темно. Над Аю-Дагом поднялась большая круглая луна, далеко в море убегала золотая дорожка, а в траве около павильонов бродили зеленые фонарики — светлячки...

“Гостеприимное звено”

Почему сегодня столько народу на артековской дороге? Почему с “Дооба” высадилось столько пассажиров на артековской пристани?

Почему нарушили свой режим отдыхающие из Гурзуфа, из Ялты, из Алушты и толпами едут и шагают в Артек?

Почему колхозники и колхозницы, пастухи с горных пастбищ, пионеры и комсомольцы из Симферополя, — почему все они торопятся в Артек? Потому что сегодня в Артеке Большой Костер.

Долго ждали его ребята, долго готовились.

На Костровой площадке из отшлифованных морем белых и красных камешков выкладывается большая пятиконечная звезда, — здесь будет костер.

На деревьях выросли невиданные плоды: на кипарисах — громадные, с тыкву, груши, на дубах — ярко-красные яблоки, на чинарах — спелые кисти винограда. Зеленые попугаи и оранжевые обезьяны расселись на ветках. Сразу и не догадаешься, что всё это сделано из фанеры!..

А для встречи гостей специально выделили звено Гали и Маринки. Ребята так и прозвали их: “гостеприимное звено”.

Гости всё прибывают. “Гостеприимное звено” встречает их, ведет в парк, показывает им Артек.

Галя сплела венок из цветов, надела на голову, улыбается гостям и говорит приветливо:

— Добро пожаловать, дорогие гости!

Все пели

А Маринка стала под олеандром и, тоже улыбаясь всем, говорила:

— Милости просим, гости! Проходите на трибуны! Занимайте места!

Быстро заполнялись трибуны. Всем не хватило места, и многие устроились на траве.

На Костровой площадке еще кипела работа. Специально выделенное звено для разведения костра ("огненное") подтаскивало хворост. В одном углу выкатывали рояль. В другом углу устанавливали прожектор. В третьем “артисты” разбирали костюмы, ленты, маски, ноты...

Вдруг на Костровой площадке раздались торжественные звуки горнов, фанфар, дробь барабанов... По трибуне прокатилось:

— Испанцы! Испанцы!..

Маленькие испанцы несли красные знамена, четко ступали в ногу и улыбались. Со всех сторон кричали:

— Да здравствует героическая Испания!

— Да здравствуют маленькие испанцы!

— Ура-а-а испанцам!

— Вива!

Испанцы построились рядом со всеми артековцами. Потом вышел старший вожатый. Он зычно и весело закричал:

— А ну, ребята и гости, чтоб не скучно было ждать, давайте споем!

Он взмахнул руками, и хор в тысячу с лишним голосов запел:

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек...

Вожатый бегал вдоль трибун, дирижируя обеими руками:

— Громче, веселей!

— Гости, не отставать от артековцев! Артековцы, покажите, как мы поем!

И все — артековцы и гости,— все вместе хором пели:

Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек...

Дорогой гость

В одном из углов Костровой площадки, за кипарисами, расположились на травке не занятые на костре ребята и вожатый Боря.

Поглядывая на разукрашенные и заполненные народом трибуны, Боря сказал:

— Полно гостей! А все-таки, ребята, такого дорогого гостя, какой был у нас когда-то на Костре, сегодня нет!

— Кто же это?

— Угадайте!

Ребята не могли отгадать. Вожатый сказал с гордостью:

— Это был — Молотов!

Он приехал в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда праздновали девятилетие Артека. Нам не верилось, что товарищ Молотов приедет.

А оказалось — на самом деле!

Въезжает в Артек легковая машина, а в ней человек в белом костюме.

Смотрим — ведь это товарищ Молотов!

Все ребята окружили машину да как закричат в восторге:

— Товарищ Молотов приехал! Дядя Молотов приехал!

Сначала ребята стеснялись. А как увидели, что “дядя” Молотов простой и ласковый и приветливо всем улыбается, — кинулись к нему: всем хотелось потрогать дядю Молотова, пожать руку...

А он всё улыбался, гладил октябрят по голове, шутил...

Ребята прилепились к нему — не оторвать!

Потом мы ему поднесли пионерский галстук и зачислили в почетные пионеры первого отряда. Когда он стал надевать галстук, раздалось громовое “ура”. Все кричали изо всех сил:

— Ура! Ура пионеру Вячеславу Молотову!..

Потом был большой обед — на тысячу человек, наверное.

А потом был костер.

Товарищ Молотов сидел вон там, наверху, — вожатый показал на трибуны, — видите, вон где сейчас кто-то с цветами...

Когда костер зажгли, товарищ Молотов встал и поднял руку. Стало тихо-тихо. И товарищ Молотов стал говорить о том, чтобы пионеры росли здоровые и крепкие, чтобы вырастали хорошими коммунистами, чтобы любили свою родину!

Костер получился тогда замечательный! Все играли очень хорошо, все старались, потому что с трибун на всех смотрел дорогой гость, сам председатель Совнаркома СССР, друг Артека и всех советских ребят — Вячеслав Михайлович Молотов!..

Вожатый замолчал. Ребята смотрели на трибуны, на то место, где сидел когда-то товарищ Молотов, и вздыхали:

— Эх, жалко, нас тогда не было!

А когда стемнело...

А когда стемнело и в высоком небе замигали первые звезды, на земле засияли разноцветные китайские фонарики, засветились огненные гирлянды, зажглись прожекторы, и под общий клич:

— ПУСТЬ
               ЯРЧЕ
                         ГОРИТ
                                     НАШ
                                               ПИОНЕРСКИЙ
                                                                       КОСТЕР! —

вспыхнул облитый бензином хворост.

Причудливый свет озарил площадку. Запели горны, Торжественные звуки “Интернационала” поплыли над трибунами.

Костер открылся.

В быстрой лезгинке закружились Барасби и Мамлакат.

Под музыку сплеталась и расплеталась живая “корзиночка” Нинели.

После “корзиночки” играл на скрипке Нюма Латинский.

Не успел он кончить, как на площадке засверкали красные и желтые шелковые “молнии” — это исполняли танец с лентами.

Потом октябрята, надев на пальчики длинные трубочки, а на головы — огромные шляпы, стали танцовать смешной китайский танец.

А самые маленькие артековцы представили “Трех поросят”. И все гости и ребята подтягивали им:

Нам не страшен
Серый волк...

Испанские ребята не отставали от советских. Они тоже веселились от души. Вот на середину выбежали Амалия и Педро. Остальные испанцы стали в круг, и все вместе весело закружились и запели:

О, негро Симон!
О, негро Симон!

Потом испанцы пели по-русски:

Испанцы, негры, русские
В одной гурьбе.
Здесь крепнут наши мускулы
В одной борьбе...

Вдруг на площадке появилась тачанка. Тройка живых, настоящих лошадей промчала ее мимо костра, вдоль трибун. На тачанке сидел сам... Чапаев, в папахе, с усами, с шашкой и с пулеметными лентами через плечо. Все его сразу узнали; даже испанцы узнали его и закричали:

— Тша-па-еф! Тша-па-еф! Вива!.. “Огневики” всё подбрасывали хворост. Огромное пламя гудело и весело трещало. Над кипарисами взошла луна. Она была бледная: артековские огни затмевали ее. Всё было похоже на сказку, особенно, когда выбежали гномы в красных колпачках и закружились вокруг костра...

Высокие, выше костра, физкультурные “пирамиды” сменялись одна за другой...

Но лучше всего, пожалуй, получился массовый танец со знаменем. Там участвовали все отряды. Гости сидели, как зачарованные. Им не хотелось уходить. Хворост кончился, костер превратился в золу, а ребята всё еще пели, плясали, играли, веселились.

До поздней ночи затянулся праздник.

Прощальная линейка

Быстро промчались полтора месяца, словно один радостный, солнечный день!

Пришла пора расстаться с Артеком — с товарищами, с вожатыми...

Ребята укладывают свои “богатства”. Тут и ракушки, и камешки, и шишки, и растения, и крабы, и виды Крыма, Артека...

Ящик с минералами не лезет в чемодан — его придется отдельно везти. Не легко упаковывать и модель самолета.

Но вот всё уложено. На последней, прощальной линейке все стояли грустные. Отряды, как всегда, отдавали рапорт, только не за день, а за всю смену:

— Мы поправились в среднем на три кило каждый.

— Мы узнали природу Крыма.

— Мы были во многих походах.

— Мы сдали нормы на БГТО.

— Мы сдали на “Юного ворошиловского стрелка”.

— Мы научились плавать и нырять.

— Мы научились кататься на велосипеде и ездить верхом.

— Мы загорели, как негры.

— Мы научились делать авиамодели...

А старшая вожатая сказала:

— Итак, мы расстаемся! На ваше место приедут другие ребята. А вы увезете во все концы нашей великой родины память об Артеке. Будьте верными учениками Ленина и Сталина! Помните о дружбе народов! Помните о том, что вы должны вырасти хорошими коммунистами, гражданами социализма, борцами за коммунизм, бойцами за свою родину!

Она выпрямилась, подняла руку и торжественно произнесла:

— Пионеры, к борьбе за дело коммунизма — будьте готовы!

И все отряды в один голос отчеканили:

— Всегда готовы!

Только эхо прокатилось...

До свиданья, Артек!

Вот уже поданы автобусы.

В последний раз бегают ребята по парку:

— До свиданья, парк! До свиданья, море! До свиданья, голубые павильоны! До свиданья, музей, и пляж, и кипарисы, и лисёнок, и всё, всё!

Последние объятия. Последние рукопожатия.

Ребята рассаживаются. Автобусы зашумели и вот — тронулись. Точно птичьи крылья, заплескались в воздухе сотни загорелых рук:

— До свиданья, Артек! До свиданья!..

Гудок — и машины скрылись за поворотом...

Многие ребята уезжают морем. Они стоят на палубе катера, машут платочками и всё смотрят и смотрят на ставший родным артековский берег.

Берег быстро уходит назад. Пристань становится маленькой, но долго еще видны написанные на красном и точно висящие в синем небе над Артеком слова: