Впервые я пробежал по этим ступенькам 11 летним мальчишкой в таком, нереально далеком, 1977 году. С тех пор прошло много лет. Но ступеньки остались неизменными. Разве что выросли сосны да кедры посаженные вдоль. Если в семидесятые юные деревца были чуть выше моего мальчишеского роста, то сейчас это уже настоящие исполины. Ребенком последний раз я прошелся по этим ступенькам ранним утром 20 сентября 1977 года. Наша группа уезжала самой последней. И кроме вожатых нас никто уже не провожал. Мы спускались к сереюшему в прерассветных сумерках ЛАЗу. Ни галдежа, ни слез, сопровождающих посадку в автобусы все два предыдущих дня разъезда, не было. Только тихонько урчал двигатель автобуса. Все уже давно было сказано и выплакано.

Нынешним артековцам тяжело понять те чувства. Ведь тогда, уезжая, дети точно знали, что уже больше сюда не вернутся. Это сейчас можно кататься в Артек столько, сколько позволяет кошелек родителей...

Но это отступление. А тогда, в самый последний момент, я повинуясь какому то внутреннему порыву, нагнулся к расположенной вплотную к Ступенькам клумбе и зачерпнул горсточку артековской земли. На память. Под рукой ничего подходящего не нашлось и я высыпал ее прямо в карман. Лежащую в нем хлебную горбушку, захваченную накануне в столовой, пришлось оперативно сжевать.. По приезду перемешанная с хлебными крошками земля перекочевала в прозрачную пластмассовую коробочку из под маминых духов. Туда же, для пущей сохранности, был помещен и мой прощальный артековский уголек. Эта коробочка с каменистым грунтом и окаменевшими хлебными крошками от моего последнего артековского завтрака хранится у меня до сих пор...

Уезжая я и не надеялся, что мне опять посчастливится пробежаться по этим ступенькам. Но загаданое на “Гарячем камне” на вершине Аю-Дага желание сбылось. Я вернулся. Правда уже в качестве вожатого. Теперь на этих ступеньках я встречал и провожал свои отряды.

Я любил эту лестницу. Мне нравилось топать в сопровождении отряда по ее бетонным ступенькам. При этом дети норовили съехать по ее отполированным тысячей рук (и задов) перилам, а я, согласно правилам, должен был, во избежания травм, кричать типа: “Оля-Петя-Саша-Вася-Маша, а ну-ка кыш с перил! Здесь вам не там, не нужно безобразия нарушать и травматизм развивать! Вы дети или, кто, в Артеке или почему?” Правда, когда никого не было рядом я, оглянувшись, нет ли свидетелей, сам садился на раскаленные на солнце перила и вж-ж-жик, соскальзывал вниз. Позже, когда очередной пионер не справился с управлением и разбил себе голову, администрация приняла меры и поверх круглой, такой удобной для скольжения трубы, был наварен противный металлический уголок...

А однажды, я увел свой отряд с массовки. Вместо танцев решил организовать поход в грот Пушкина. Для тех, кто не знает. В грот можно не только заплыть на катере или лодке через главный вход, но и зайти вброд, по пояс в воде через небольшое боковое ответвление. Вообще то детей водить в грот КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО. Тем более ночью. Но я очень любил тот свой отряд, впрочем, как и все остальные отряды. Поэтому и рещил подарить детям захватывающее приключение. Как на зло, на этих самых ступеньках мы нарвались на тогдашнюю начальницу Янтарного Галину Ивановну Петрову. Вид у нас был преподозрительнейший. Впереди я, с охапкой факелов в руках, сзади отряд, при этом у каждого под ветровкой явно угадывается полотенце. Начальница просто опешила. “Вы куда?” – обалдело спросила она. “В парк!”, - брякнул я первое, что пришло на ум и прошмыгнул мимо. “Ну-ну...”, - раздалось вслед.

Я ненавидел дежурства по столовой. И прежде всего потому, что приходилось вставать ни свет ни заря (в столовой "Горного" в те годы наблюдался острый дефицит посуды, и проспавший рисковал потом дожидаться пока другие лагеря освободят чашки-ложки). Так что уже с шести утра нужно было торчать в столовой и бдительно охранять тарелки-чашки от посягательства конкурирующих коллег с "Хрустального" и "Алмазного" лагерей.

Представьте себе, каково вставать в полшестого утра, это при том, что ложишься, как водится минимум в час ночи. Идешь себе позевывая да тихонечко ругая под нос жизнь, проклятое дежурство и правительство... Выходишь на Ступеньки, а там... Я до сих пор не знаю причину этого явления. Может ангелы-хранители Артека вместе с Белой Леди, Абсолютом и прочими добрыми духами таким образом старались меня приободрить? Не знаю почему, но когда я только становился на верхнюю ее ступеньку горы всегда были затянуты пеленой из облаков. Когда я начинал спуск, облака, разбуженные первым лучом солнца приходили в движение. Будто по мановению волшебной палочки они, словно театральный занавес уходили в сторону, открывая величественные горы. Все это происходило за считанные секунды. Если днем, горы покрыты легкой дымкой, будто находятся за старым запыленным стеклом, то утром когда воздух кристально чист, видны каждый камешек, каждое дерево, каждая трещина в скалах. Это было потрясающе. Уплывающие облака-занавес и пылающие в лучах восходящего солнца золотые вершины гор...

Заканчивался летний сезон 1991 года. Тогда это было не в августе, как сейчас, а в начале октября. Из института мне уже слали угрожающие телеграммы, мол, студент Полюхович, пора бы уже и честь знать. Типа учеба и все такое. Билет на Киев был у меня в кармане, бОльшая часть отряда уже разъехалась. Оставалось человек шесть или семь. Мы спускались по Ступенькам к приемному корпусу. Было что-то противоестественное в том, что дети провожали вожатого, а не наоборот... Сам они должны были уехать только следующим утром. Где-то на сороковой ступеньки я не выдержал. Сунув руку в карман, я достал билет. Покрутил в пальцах и высоко подбросил вверх. Резкий порыв ветра унес кусочек бумаги куда-то в сторону гор. Так я остался еще на одну ночь в Артеке...

О, это была замечательная ночь! Чего стоила только прогулка по ночному парку Виннера. Даже днем старый парк похож на дикие джунгли, а теперь представьте себе это великолепие ночью, в мерцающем свете факелов (у меня весьма кстати остался неиспользованный запас), когда вокруг пляшут таинственные тени, а огонь еще более золотит и без того пожелтевшие листья… Казалось что вот-вот раздастся устрашающий рык и из темных кустов в освещенный круг выпрыгнет пантера или ягуар…

В парке мы наткнулись на костер вокруг которого сидели такие же ошметки потрепанного разъездом отряда из соседнего «Хрустального» лагеря. Нас пригласили присоединиться. Мы потом долго еще пекли картошку и пели артековские песни. И не было той картошки вкуснее… В лагерь мы вернулись далеко за полночь. А потом была вечеринка с коллегами. Они тоже завтра уезжали. Мы пили густое южнобережное вино и опять пели артековские песни. Почти под утро все пошли купаться. Было холодно, но море еще хранило тепло ушедшего лета… И я трижды благословил тот миг, когда на Ступеньках я отправил в полет свой билет на поезд…

Позже, приезжая в Артек, как гость я вдруг заметил, что прогуливаясь лагерем подсознательно стараюсь избегать этих ступенек и порой делаю довольно приличный крюк обходя их стороной...